Стоят над мертвой девицей шестеро воинов, еще после драки тяжело дышат, еще мечи в руках сжимают, понять ничего не могут — только что сидели да разговаривали и вдруг уже кровь друг другу пускают.
— Ну, Эйрик, — спрашивает Ян, загоняя клинок в ножны, — по-прежнему себя винить будешь за то, что соплеменников убил?
Но Эйрик только зло сплюнул и пошел за конем. Никто ничего не сказал, потому как никому приятно не было, что из-за девки чуть горло друг другу не перерезали.
С этой ночи решено было выставлять дозорных, да меньше двух зараз, чтоб не поубивали один одного.
А к вечеру следующего дня показалось Соль-озеро. Проехали они по Орлиным землям беспрепятственно, никто их не остановил, хотя и наблюдали за ними пристально, вели от дозора к дозору, но никто не показывался и не заговаривал с ними. Все красное перо видели, и никто не нарушил древний закон: тому, кто этим знаком владеет, никаких препятствий не чинить. Потому и не чинили.
— Вот и добрались, — сказал Ян.
А Ингерд ничего понять не может: куда добрались? Кругом холмы да сосны. Земля стала неровной, переплетенные корни из нее повылезали, кони спотыкаться начали, поэтому ехали медленно. Ингерд по сторонам глядел и вдруг почуял запах, что ни с каким другим не спутал бы: запах большой воды. Значит, близко было озеро.
Волки быстро взбежали на самый верх лесистой гряды и замерли на вершине, морды вытянув, куда-то глядели. А потом и люди за ними поспели, только чуть в стороне — кони уж больно не любили волчье соседство.
И открылось их взорам великое Соль-озеро, спокойное и мудрое. Легкая рябь серебрилась по его глади, волна накатывалась на белый берег, а берега такие — глаз не хватит взглядом их окинуть, а другого берега и вовсе не достать. Вдохнул Ингерд полной грудью соленый ветер, и просветлело лицо его, он Море перед собой увидел.
У берега покачивались пять больших лодок, а людей не было. Но только Соколы и Барсы подошли к воде, тотчас появились из леса гребцы и кормчие, видно, от солнца в тени отдыхали. Ян занервничал, не привычен он был к большой воде, и остальные Соколы тоже, да и Барсы поплавать были не любители. Ян на Ингерда поглядел, а у того глаза горят, надышаться соленым ветром не может.
Отныне разговоры запрещались, все слова хранились только для одда-отунга, поэтому в лодки сели молча, да в разные: Эйрик и Рейвилл в одну, Ян, Ингерд, Хелскьяр и Рискьёв — в другую. Волки Ингерда не оставили, и немало подивились гребцы, когда черные звери через борт перемахнули и уселись так, чтоб воду видеть.
