И острым лезвием разрезал он запястье, и хлынула потоком кровь, и окропила землю у подножия вечувара. На эту кровь пригоршню белой соли бросил кхигд, как требовал того обычай, а раненую руку чужака в вином наполненную чашу опустил. Кровь тут же перестала течь, ведь кхигд обряды знал и мог творить заклятья. А после кармак с волос чужака снял, в огонь швырнул, и только искры к небу. Глядит на вечувара Ингерд, и чудится ему, что грозно смотрит идол, и холодно ему вдруг стало, словно студеный ветер с севера подул. А кхигд ему уж новый кармак на волосы надел, чтоб знали все: отныне Ингерд — Сокол, что в этом племени отныне он живет, хоть и остался Волком по рождению и повадкам.
Сгорело на кострище все, что было его жизнью, и в пепел обратилось, как прежний дом его. Теперь он — Воин Крови, судьба его иная, чем судьба воина, имеющего корни — дом, мать, отца, детей.
Отполыхал закат, и ночь пришла на землю. Догорел костер, и только угли тлели, а над ними громадой черной возвышался идол, очами темными глядел в мир другой, не этот. Что было — ведал он, что будет — ведал тоже, но бессловесны были деревянные уста.
Ингерд посмотрел вокруг: что еще потребуют от него? Кассар Серебряк, Высокий Янгар, долго глядел на него, обеими руками опираясь на тяжелый боевой меч. Потом спросил:
— Почему оставил свое племя? Зачем ищешь другую семью?
— Нет больше моего племени, — ответил Ингерд. — В одночасье сгинуло.
Все молчали. Ждали, что скажет дальше.
— По зиме зашел к нам человек. Дело было к ночи, стужа, мы приютили его, — Ингерд говорил спокойно, но слова давались ему с трудом. — Той же ночью в становище вспыхнул пожар, хуже того, семья пошла на семью, будто с ума все посходили. За одну минуту вокруг заполыхали дома, и со всех сторон через вал в нас полетели стрелы. Бой был недолгим, нас всех перерезали. Я бился до последнего. На моих глазах пали отец, мать, два брата, сестра. То была не битва. То была бойня.
Ингерд говорил коротко, отрывисто, а у самого перед глазами плясало кровавое пламя, а в ушах рвались отчаянные крики боли и гнева, и горький запах смерти бил в ноздри. Как рассказать, что брат поднимает меч на брата, отец на сына? Какими словами описать такое безумие? Кто поверит, что Ингерд бился, защищая жену и детей, со своими братьями? Нет, не мог он поведать об этом. Просто сказал:
— Я тоже умер. Но меня выходил этот добрый человек.
И указал на знахаря.
— Правда, — кивнул знахарь. — Как правда и то, что места на нем живого не было.
