Но это утро не напоминало ни о чем подобном: в воздухе не чувствовалось ни единого дуновения ветерка, и спокойное небо голубым пологом раскинулось над пейзажем, столь любимым Винсентом Ван-Гогом.
«Ренджровер» на своих высоких колесах возвышался над окружающей пышной зеленью, ослепительная красота которой заставляла Доминик и Франсуа забыть о цели их путешествия. Они ни о чем не говорили, словно слушая вместе симфоническую музыку, отдаваясь потоку звуков, отстранившись от всего на свете, переживая одну и ту же страсть. Это был один из тех редких и счастливых моментов, которые нужно бы хранить в сосуде, словно хорошее вино. И отношения между теми, кто пережил их, никогда уже не останутся такими же, как прежде.
Может быть, кто-то возразит, что не стоит придавать такое значение простому пейзажу, каким бы прекрасным он ни был. Допустим. Но главное — как реагируют люди на совместный путь. Пусть Франсуа озабочен предстоящей операцией, а Доминик делает вид, что ей на все наплевать. Но между ними никогда уже все не будет сводиться к одним лишь будничным заботам. Их обоих шокировали бы теперь прозаические разговоры относительно объединившего их общего дела, равнодушная бесчувственность к окружающей красоте. Она бы подумала: «Он меня выводит из себя, этот тип». А он сказал бы про себя: «Вот оно, поколение времен компьютеров и противозачаточных пилюль».
Но они были в совсем другом настроении.
Хотя нельзя еще было бы говорить о новой паре влюбленных, это общее настроение сблизило пассажиров «ренджровера», выделив их в глазах друг друга из толпы простых смертных. И, хотя это настроение было мимолетным, словно короткая вспышка, минутное наслаждение, оно оставило след в душе каждого из них. Они не стали Тристаном и Изольдой. Но их профессиональное сотрудничество уже переросло в дружеский союз, который нередко оказывается ступенькой к более глубокому чувству.
Когда поля подсолнечника остались позади, они встряхнулись, словно очнувшись ото сна. Доминик первой спустилась на землю.
— Сегодня ночью мне снова звонил этот тип — «Глубокая глотка».
Своего анонимного информатора она назвала тем прозвищем, которым во время «Уотергейтского дела» репортеры «Вашингтон пост» окрестили таинственного корреспондента, хорошо осведомленного о жизни Белого дома. Франсуа согласился, что странный субъект, звонивший Доминик, действовал таким же образом, стремясь, видимо, направить их журналистское расследование по какому-то своему пути. Но у нее ли одной раздаются ночные звонки? Если нет, то надо срочно публиковать то, что им уже известно. В противном случае коллеги могут утереть им нос. Словно читая его мысли, Доминик успокоила его:
