Но я замечала, что муж иногда очень задумывался, как будто его тяготила какая-то тайна или болезнь, и, зная его откровенный характер, я решила, что это болезнь, и, опасаясь последствий, однажды спросила его о причине. Муж страшно смутился и побледнел, встал, несколько раз быстро прошелся по комнате и затем с решительным видом сел против меня и сказал: "В то утро, когда ты ходила на кладбище, я спал крепким сном, и что-то во сне видел страшное, будто звери какие то меня окружили; я помню, что крикнул тебя, но ты не пришла, а явилась ко мне незнакомая женщина, с посохом в правой руке. Звери все сразу куда-то исчезли, а она обратилась ко мне, и, стуча своим посохом, грозно сказала: "Нет здесь жены твоей, она у меня. Слезы матери ее затопили могилу мою. Брось пить! Встань! Твои дети горят!" И с этими словами она исчезла. Я вскочил, смотрю - тебя нет, дети спокойно спят, и я принял все это за бред моей больной головы, но не прошло и десяти минут после этого, как в кухне раздался отчаянный крик: "Горим!" Я вскочил, как полоумный, не столько от крика, как от страшной мысли о видении. "Дети горят", - вспомнились мне последние слова грозной женщины. Я схватил детей и бросился с ними в прихожую, но было уже поздно: Дверь загоралась, тогда я бросился к окнам; остальное ты знаешь".
"Вот почему, - добавил мой муж, - я особенно беспокоился знать: где ты была тогда утром, и когда я узнал, то сразу все понял, сотворил мысленно молитву, и с тех пор мне даже думать о вине противно - заключил он свою исповедь.
Я была страшно поражена этим открытием.
Через год после нашего водворения в деревне, умер старичок управляющий, и мужа моего генеральша назначила на его место, но вскоре затем скончалась и сама, моя голубушка. Царство ей Небесное!
При этом воспоминании, крупные слезы скатились по щекам рассказчицы; она тяжело вздохнула и продолжала:
- Старушка, с которой я была все время в интимной переписке, по духовному завещанию, большое имение в Тверской губернии отказала племяннику своему, а это, где мы и сейчас, навсегда закрепила за нами.
И всему, всему этому, мы обязаны молитвам Блаженной Ксении да моей матушки. Я узнала из дневника ее, который она оставила и приказала вскрыть не ранее, как исполнится мне тридцать лет, что отец мой в своей ранней молодости сильно пил, и что моя матушка чрез это много страдала, пока не научили ее добрые люди прибегнуть к помощи Блаженной Ксении, и что после того отец мой вскоре излечился от своей слабости и строго воспрещал даже иметь вино в квартире.
