Мы ехали в одной карете с главнокомандующим, и нас окутывало пугающее молчание. Нет, крестовый поход Бонапарта на Сен-Жан-д'Акр не оправдывал того, что было сделано, и сердце мое все еще разрывается, а перо дрожит, когда я вспоминаю ужасные дни, о которых должен поведать.
История сохранит тот факт, что наш проход по земле Палестины породил столь же пагубные действия, что и у наших предшественников. Мне случалось думать, что мы писали кровью будущую судьбу страны, предназначение коей состояло в том, чтобы жить в мире, и на кою мы обрушили гибельные молнии. Люди? Ученые, которые ехали верхом, на спинах верблюдов или пешком шли в Сирию (Бертолле, Савиньи и географ Жакотен) были оскорблены и открыто об этом говорили. Ожесточенная из-за их присутствия и подобных настроений армия платила им той же монетой. Если один из нас падал без сил, ни один солдат не останавливался, чтобы помочь, и всегда находился какой-нибудь гренадер, который презрительно бросал: «Одним меньше!» Нас обвиняли во всех невзгодах. Проклинали экспедицию в Египет, которая служила только для того, чтобы удовлетворить любопытство каких-то там антикваров к мертвой цивилизации, и которая принудила лучших солдат мира забыть о своей славе.
«Для чего мы здесь? Чтобы погибнуть, как эти ваши фараоны?» — неслось по войскам.
Эти слова Бонапарт произнес в Суэце, когда его на лошади застиг прилив и он уже было поверил, что ему пришел конец. Дело было в декабре, и мы тогда очутились посреди болот. Берег Красного моря был близок, и нас охватило некое странное счастье от мысли, что мы можем поплыть в Аравию или Индию. Суэц. Обещания возбуждали завоевательные настроения Бонапарта, и в такие моменты, казалось, ничто не могло его остановить. В то время как мы с Бертолле повернули обратно, Бонапарт задержался. Повороты назад — этот маневр он ненавидел. Но море поднималось, понемногу затопляя болота. Близилась ночь. Мы искали дорогу, звали проводников, но солдаты их напоили. Верховые животные устали плыть. Погибнуть, как фараоны? Этих слов, произнесенных Бонапартом, оказалось достаточно, чтобы успокоить панику. Мы сами нашли дорогу. Выбрались на сушу. Устроили перекличку. Все были целы и невредимы. Отсутствовала только деревянная нога Каффарелли. Этот храбрец не смог высвободить ее из зыбучих песков, и ему потом сделали другую. На следующий день он уже скакал в свите Бонапарта, который, как всегда живой, отважный и стойкий, казалось, уже забыл об этом эпизоде и тащил нас за собой в пустыню.
