Где же все эти великолепия, описанные Плутархом? Где чудесный город? Где оправдания его репутации? Возможно ли, чтобы этот порт, засыпанный песком, знавал славу и могущество Птолемеев, которые управляли миллионами людей?
По сути дела, Александрия, о которой мы мечтали, умерла сотни лет назад. Здесь остались только удушливый жар и отвратительная вонь, что висели в воздухе, давно позабывшем, что такое хоть малейшее дуновение ветерка. Наше приключение начиналось вяло, чего не скажешь о наших мучениях. Все это продолжалось до 25 июля, когда мы наконец-то вошли в Каир. Но сначала пришлось еще долго-долго двигаться вперед и бороться с пустыней, утешая себя мыслью, что чудо Египта находится где-то дальше. Животные и мы — все должны были идти. Мы пережили тогда ужасающее испытание.
Память вновь вернула меня в эти июльские дни. И я вновь вижу трупы, раздутые гниением, грифов, бросающихся на человеческие останки, призрачные лица людей, чьи рты потрескались и кровоточат от солнца, харкают жгучей кровью. Я опять слышу мольбы тех, кого ослепили песок и ветер. Я всякий раз дрожу, вспоминая сухие хлопки выстрелов очередного бедолаги, который, впав вдруг в безумие, решил расколоть себе череп.
То был ужасный марш. Четырнадцать адских льё[59] отделяли Александрию от Даманхура — так назывался город, направление, надежда, которая несла нас по этому океану из песка. Колонна солдат растянулась, насколько хватало глаз. Они брели по пять в ряд с ружьями на плече. Бил барабан. Делать было нечего. Ряды постоянно топтались на месте, останавливались, смешивались друг с другом. Только приказы начальников, двигавшихся по краям колонны, хоть как-то подгоняли войска. День заканчивался. Первый день.
С заходом солнца ряды распались и рухнули на землю точно в том месте, где им приказали: «Стой!» Но расслабление было непродолжительным. Внезапно холод резко сменил тепло. Мы перестали потеть, и, словно чтобы еще усугубить наши беды, на нас обрушилась роса. Эта манна небесная оказалась ловушкой. Капли ледяной воды, о которых еще недавно каждый мог только мечтать, вдруг стали настоящей пыткой.
Они проникали сквозь шерстяные одежды и ранили тела, как лезвия ножей. Вся ночь прошла под наши стоны.
Наступил день, другой день… Бонапарт держался стоически. Его план был ясен, как рекомендации генерала Дезэ:[60] «Если армия не перейдет пустыню с быстротой молнии, она погибнет». Он двигался впереди колонны вместе с Бертье.
