Шут догадывался, что королева не проявит большого желания общаться с ним. Она и в добрые-то времена старалась его не замечать, а теперь и вовсе, должно быть, захлопнет дверь перед самым носом. Но… стоять в стороне он попросту не мог. И дело было даже не в чувстве долга — просто душа не позволяла оставаться равнодушным…
Он обошел полдворца, чтобы найти Элею. Выслушал два десятка сплетен, одна другой краше. Никто не мог сказать ему вразумительно, где изволит пребывать королева. Вероятно, Ее Величество действительно не хотели никого видеть и старательно избегали встречи с любым из придворных. Шут расстроился окончательно. Он понял, что поиски лучше временно прекратить и для начала успокоиться самому. Желая привести мысли в порядок, Шут решил уединиться ненадолго в библиотеке. Там ему всегда удавалось разложить по полочкам любую ситуацию и успокоить ум. Время, правда, уже было обеденное, но он даже думать о еде не мог. Аппетит пропал совершенно.
Шут толкнул тяжелую створку высоких деревянных дверей библиотеки и, неслышно ступая мягкими туфлями, проскользнул к заветному креслу. Вернее хотел проскользнуть, но замер, удивленный, на середине шага, да так и остался стоять с поднятой ногой.
— Патрик, иди паясничать в другое место! — королева столь яростно сверкнула на него глазами, что Шут невольно попятился. Но потом взял себя в руки:
— Ваше Величество, если вам так полюбилось мое кресло, не нужно гнать меня! Я могу сидеть и у ваших ног… — он постарался поймать ее взгляд, чтобы Элея увидела, как искренни эти слова. Тщетно.
— Твое, Пат?! Твое?! Это кресло — собственность Его Величества, также, как и вся библиотека! — королева не кричала, но голос ее был замерзшим клинком — столь же ранящим, ледяным и хрупким, готовым сломаться в любой миг… Опасения оказались более, чем верны: королева была в гневе… Королева была на грани срыва. И меньше всего на свете ему хотелось сейчас препираться с ней о глупостях.
— Ваше Величество… Элея! Выслушайте меня! — Шут понял, что тот момент, который он оттягивал столько лет, все же наступил. Он решительно шагнул к креслу и внезапно действительно опустился перед королевой на колени, а потом дерзко — о боги, как дерзко! — он взял ее ладонь в свои руки…
«Святая Матерь, вложи в мои уста нужные слова!.. Молю тебя, не дай мне оступиться…»
Теперь она вся будто обернулась ледяным изваянием, и малейшее неверное слово стало бы последним камнем в стене их отчуждения. Бережно, точно крылья раненной птицы, держа тонкие холодные пальцы королевы, Шут, наконец, заглянул ей в глаза:
