Напрасные усилия.
Девушка, как и все горничные, одетая в скромное серое платье с белым передником, глядела на него загнанной мышью и, похоже, готова была выскочить обратно за дверь в любой миг. Едва взглянув на ее личико, обрамленное рюшами чепца, Шут догадался, что по своей воле она никогда бы не зашла к нему в комнату. Вероятно, таково было поручение старшей горничной, которая, несмотря на все протесты, периодически пыталась бороться с беспорядком в покоях господина Патрика.
«Вот она, твоя репутация,» — подумал он, когда служаночка боком скользнула в дальний от кровати угол и суетливо стала сгребать в корзинку все то, что по ее мнению подлежало выбросу. Бутылки из под вина, огрызки, корки… По мере приближения к источнику беспорядка, движения девушки становились все более неловкими, и все чаще она роняла сопливые Шутовы платки мимо корзинки. Молоденькая горничная первый раз оказалась в этой странной комнате, где полумрак таил разные непонятные предметы, и было совсем мало подобающей господам мебели — лишь высокая кровать под тяжелым багровым балдахином, громоздкий платяной шкаф, сундук, да пошарпанный стол с парой кресел из разных наборов. Ни вам парчовых драпировок и дорогих ковров, ни изысканных украшений вроде ваз и шкатулок… Ни единого предмета, указывающего на то, что спальня принадлежит человеку, отмеченному милостью короля. Шуту, с малых лет жившему в гораздо более аскетических условиях, здесь было вполне комфортно. А вот служанке, судя по всему, нет — она господские покои привыкла видеть совсем иными, без разбросанных по полу мячей, деревянных колец, бутафорских игрушек и другого реквизита для выступлений… И уж конечно без высокой перекладины, свисающей с потолка на веревках в самом центре комнаты. Зато напротив кровати имелось удивительно большое зеркало, какое не у всякой знатной дамы сыщется, а подле него — богатейший набор красок для лица. Это самое зеркало, видимое из любого угла комнаты, и совершенно необходимое Шуту для отточки мастерства, теперь весьма правдиво являло ему малоприятную действительность — его собственную физиономию… Неудивительно, что служанка испугалась странного господина с растрепанными волосами и лихорадочным блеском в глазах.
Да еще эта его дурная слава безжалостного похитителя сердец…
Шуту и в самом деле было худо. Совсем худо. А от взгляда на скованную нелепыми опасениями служанку ему становилось еще и очень грустно. Эта дурочка вполне могла бы понять, что после нескольких дней борьбы с простудой у господина уже не осталось сил на такие фокусы, как соблазнение невинных девиц. Он даже пошутить сейчас толком не сумел бы — ужасно болело горло. Зато сам так нуждался в добром слове… Но горничная, похоже, об этом не догадывалась: исходящая от нее тревога была почти осязаема. Шут понял, что никакого общения не получится.
