Неожиданно у Доркас хлынули из глаз слезы. Она закрыла лицо руками, плечи тряслись от долго сдерживаемых рыданий. Это было ужасно. Доркас ничего не могла с собой поделать.
«Здесь есть скамейка, давайте посидим», — прозвучал встревоженный голос Джонни, но Доркас была не в состоянии вымолвить ни слова.
Как объяснишь, что призраки прошлого разом обступили ее, как объяснишь, что самые дорогие люди — отец и Маркое, — так мечтавшие попасть сюда, не дожили до этого времени, как объяснишь, что все, что она слышала долгими вечерами о Греции, вдруг ожило. Что любовь к Джино, любовь, обернувшаяся сплошным кошмаром, — эта любовь тоже была отчасти причиной ее слез. Джонни Орион всего этого не знал, и знать не мог.
Джонни не мешал ей выплакаться. Бет испуганно дергала мать за рукав, пытаясь вернуть ее к реальности. Доркас села на скамейку, пытаясь выдавить из себя улыбку, совсем не похожую на сдержанные вежливые улыбки korai.
Вытерев слезы, Доркас чмокнула Бет в щеку: «Все уже прошло, детка, не бойся».
Джонни участливо смотрел на нее. Из-под рыжеватых бровей поблескивали темно-карие глаза. У Джино глаза были черные, непроницаемые, в них никогда ничего нельзя было прочесть. А Джонни, напротив, был весь как на ладони, и взгляд у него был честный и открытый и не таил никаких секретов.
Доркас испугалась, как бы он не подумал, что ее слезы были следствием перенесенного недуга, а точнее — как бы он не счел ее ненормальной. Доркас решительно поднялась.
«Так-то лучше», — похвалил он. Жестом, лишенным всякого самодовольства, он поднес к ее лицу руку и осторожно смахнул пальцем последнюю слезинку.
«Вы самая настоящая газель. У вас такой испуганный вид. Я почувствовал это с самого начала. Но здесь вам нечего бояться, здесь вам ничто не угрожает».
Доркас смотрела на него, не отводя глаз. Между ними установился контакт. Доркас замерла. Уже очень давно никто так не прикасался к ней.
Джонни первым нарушил молчание, он не отпрянул, увидев выражение ее лица, а просто взял ее под руку и повел за собой, не говоря ни слова, словно тоже боялся ненароком загасить крохотный огонек проснувшегося доверия.
Он взглянул на влажный след, оставленный слезинкой на пальце и усмехнулся: «Вы напомнили мне скульптуру, которую называют «плачущий мальчик». У него по мраморной щеке тянется одинокая слеза. Мы увидим ее в музее на Родосе».
Она хорошо помнила репродукцию этой скульптуры, которую часто разглядывала ребенком, и Джонни, сам того не зная, порадовал ее.
