Стрелка прибора мелко дергалась, это означало, что топливо заканчивается. Сколько они еще протянут — одному Богу известно. Стало смеркаться. Заканчивалась просека. Всмотревшись в очередной раз в зеркало, Анатолий заскрипел зубами — преследование началось: вахтовка с разъяренными зэками бросилась за ними в погоню.
Когда перед ними выросла оранжевая будка на колесах и толпа зэков у костра, Никита словно очнулся. Сначала он по инерции искал среди черной толпы людей в зеленых бушлатах и с автоматами, но, не найдя, понял, как все сложно и серьезно. Сработало чувство самосохранения. И в то же время поразительным образом растворилась тревога, которая давила его все последнее время. На войне так и происходит, когда впереди враг и ты один на один с ним. В такие моменты твоя собственная жизнь будто вышла за дверь и ждет, позовут ее или нет...
Еще утром, садясь в машину, Никита обратил внимание, что из-под резинового коврика торчит монтировка. Сейчас он нащупал ее ногой, медленно наклонился, достал и спрятал между колен. Никита точно знал, что он будет бить, пока будет в сознании, бить, рвать руками и зубами!..
И когда машина рванула, а кто-то из зэков, выбив стекло, схватил водителя за волосы, Никита был готов, он повернулся, замахнулся монтировкой и... замер от неожиданности — в волосы Анатолия вцепился... Армянин! Никита, не задумываясь, обрушил железо на ненавистного преследователя. И только потом, когда им удалось оторваться, к нему пришел страх и так заколотил, что выбил из головы все мысли и ощущения. Никиту бросало то в жар, то в холод, он боялся взглянуть на Лерку, Анатолия, боялся о чем-либо думать, его тошнило.
Как только вахтовка тронулась за ними в погоню, Анатолий вновь взглянул на часы — семнадцать минут форы. “Эх, мало! Было бы с полчаса!.. — лихорадочно обдумывал он безвыходное положение. — Хотя что толку, если, — он опять взглянул на дергающуюся точно в конвульсиях стрелку, — сколько там?! Ну, до Мышиной сопки, может, и хватит, а за ней еще километров десять!.. Нет, не успеть...”
Об этом не хотелось думать, но судьба опять выкинула ему неудачный расклад. Не его праздник нынче, хотя, как назло, именно завтра будет тридцать три года, как он родился. Анатолий никогда не праздновал свой день рождения, он запирался, если была возможность, и, вспоминая родителей, напивался до полного отрубона.
“Бросить машину и бежать в лес глупо, — ломал он голову. — Направо река, налево выруба, их территория, эти шакалы здесь каждый кустик знают, пойдут по следу не хуже “легавых”... Подписался ты, Толян! Сорок один день до воли, а ты подписался! — зло посмеивался над собой Анатолий. — Не получилось пожить, так хоть помру как... помру вот за эту... королевну”.
