Никита слушал весь этот, как ему казалось, вздор через пелену нового опьянения и дивился, как складно накручивает этот блистательный гость...
— Вот ваш коньяк, — ворвался в комнату Стасик Пилипенко, слегка запыхавшийся, но счастливый от немалой сдачи, что осталась у него в кармане.
— Очень вовремя, молодой человек, очень, — оживился гость и, послав Стасика мыть стаканы, взялся за бутылку. — Рекомендую, дорогой Никита, рекомендую “Арарат”, причем именно трехзвездочный. Ощущение, как от созерцания Ван Гога или Поля Гогена — в оригинале, естественно, честное слово!..
Влетел Стасик с тремя мокрыми стаканами. Гость достал белоснежный платок и, прежде чем взяться за бутылку, тщательно вытер свой стакан.
— Ну что, господа художники, я предлагаю выпить за истинный талант, найти и раскрыть который — это тоже талант, и неизвестно, что заслуживает большей славы, — закрутил тост щеголеватый гость и, не чокаясь, закрыв глаза, сделал первый глоток.
Никита время от времени поглядывал на пухленькую кучку долларов и разрывался на части. Голоса внутри него крепли и требовали быть разумным и рациональным. Когда еще привалит удача, когда еще случится вот такая халява? Но вместе с голосами был еще смех, хриплый и тихий. Этот едва различимый смех перекрывал его разумные мысли.
— Ну так как, уважаемый? — проговорил гость. Он поставил стакан, отломил от плитки квадратик и поднес ко рту.
— Да никак, — неожиданно для самого себя произнес Никита. Не обращая внимания на хваленый коньяк, он выпил второй стакан своего портвейна и очень взбодрился.
— О-о, а мне это начинает еще больше нравиться, дорогой мой! Ваше упорство и торг вполне, как говорится, понятен и уместен, мало того, это, если быть предельно откровенным, делает вам честь. Тогда мне остается выложить все карты и, так сказать, как Бог даст.
— Это что, — не выдержал быстро пьянеющий Стасик, — это за что такие деньги, Никита, ты что-то продаешь?
— Потом, молодой человек, потом. Вот смотрите, — гость опять повернулся к Никите, — мое последнее предложение. — Он в третий раз достал бумажник, и кучка намного выросла. — Здесь, дорогой вы мой Никита, три тысячи, в переводе на ваши рубли сегодня это небольшое состояние.
Никита допил портвейн, посмотрел на гостя так, будто только что увидел его у себя в комнате, потом на обомлевшего Стасика, у которого рот был открыт в молчаливом вопле, и только потом перевел взгляд на край стола, где возвышалась пачка иностранных денег. Голова стремительно туманилась.
