Когда муж был в запое, Ира радовалась такой соседке, как Кирш, по стоило ему протрезветь, пустить крокодилью слезу и признаться ей в любви до гроба, как Ира начинала сторониться Кирш и посматривать на нее искоса. Только Ирины дети, мелюзга, улыбались Кирш, даже когда та называла их «спиногрызами».
Закрыв за Ирой дверь, Кирш подошла к большому зеркалу и с помощью пальцев и расчески, что называется, придала голове форму. Потом взяла со столика очки (без которых редко выходила на улицу), надела и ухмыльнулась своему отражению: с этими очками менялось даже выражение лица. Узкая оправа, подчеркивающая скулы, слегка тонированные стекла — очки делали для нее мир неприятно четким, а ее для мира неприятно циничной. Индейцы, выходя на тропу войны, для устрашения противника наносили на себя боевой раскрас, Кирш перед выходом в люди просто надевала очки. Она сожалела лишь о том, что в них нельзя оставаться во время драки или боя (что в принципе одно и то же). В других же случаях Кирш не ощущала в них острой необходимости; окулист рекомендовал их «только для походов в театр и телевизора». Но хотя она и дружила с актерами, ходила в театр, она совсем не любила телевизор. Кирш стянула очки, швырнула их на кровать и приблизила лицо к зеркалу: для двадцати девяти — слишком ребяческое лицо и глаза как у щенка, слишком открытые. Только маленькая морщинка на лбу и еще по нескольку с обеих сторон— возле рта. Сама про себя Кирш всегда думала одно и то же; «Они меня не знают. Почему? Потому, что я так хочу?»
Накануне человек, который был заведомо слабее ее, обозвал Кирш «крысенышем» и «сучьим кукловодом»… Жаль, что нельзя было парировать кулаками. Кирш еще посмотрела в собственные глаза. Потом подняла подбородок и, состроив надменно-задумчивую мину, закрыла зеркальную дверцу шкафа. Сделав это, Кирш бросила взгляд на часы и, спешно подвинув стул к компьютеру, «оседлала» его и принялась торопливо щелкать мышкой. Так, оперевшись подбородком на спинку стула, она проводила перед монитором по полчаса в день: пятнадцать минут ночью, чтобы кинуть сообщение на тематический сайт или отправить письмо, и столько же днем, чтобы просмотреть свою почту.
Было два письма. Сегодняшнее не произвело на Кирш никакого впечатления:
«К © Ты, конечно, сволочь, НО — мое тебе бесконечное ЛЮБЛЮ! © К».
Вчерашнее насторожило Кирш:
«Кирш… Хреново не по-детски. Уже нет сил пытаться попять себя. По поводу операции — это была ложь: Мне в ней отказали. Моя жизнь — это тупая ненавистная работа да девки-однодневки. Девочки, которые милые, нежные, с ними мне страшно: ущербный урод, что я могу им дать?! Я даже себе не могу ответить, кто я. Обхожу их, Кирш, ищу дешевок, С ними как в пьяном угаре: без мыслей, с ощущением собственной крутости, по тюремному девизу: «Кто е . . т — тому и мясо!» Меняю их, меняю — они не ангелы, спасающие от одиночества, а инъекции временного действия. Все обесценивается, Кирш, с космической скоростью. И я не представляю никакой ценности. Прости, что сливаю тебе все это: больше некому. Рэй».
