– Надо внести его в дом, – выдохнул папа, увидев мое замешательство.
Мы подхватили невменяемого Эдика и поволокли его в гостиную.
– Я сам могу идти, – рявкнул невнятно невменяемый герой.
– Конечно, – отозвался папа, кряхтя от усилий.
Старенький диван недовольно скрипнул, ощутив тяжесть тела моего возлюбленного. Эдуард вращал глазами, не осознавая, где находится.
– Как же ты доехал? С ума сошел? – беспокоилась я.
– Нормально доехал… Я ас!
– Обувь надо снять, – спокойно сказал папа, уставившись на комки грязи, прилипшие к ботинкам ночного визитера.
Я принялась бережно снимать ботинки с моего любимого, не внимая его протестам.
– Зачем? Что ты делаешь? Мне щекотно! Не надо! – отмахивался Эдик.
– Надо снять обувь. Не принято в чужих гостиных сидеть в уличной обуви.
Я ощущала себя матерью. Строгой и заботливой. Ботинки словно приросли к ноге моего принца, я с усилием вновь и вновь пыталась высвободить ногу Эдуарда.
– Я пойду. Ты справишься? – устало произнес отец.
– Конечно, справлюсь. Иди, папа, спокойной ночи, – ответила я с улыбкой.
Иван Павлович потоптался на месте еще несколько секунд, видимо не желая оставлять меня наедине с малоадекватным мужчиной.
– Извините, – промямлил Эдик.
– Бывает, – зевая, вымолвил отец и ушел спать.
– Прости. Перед папой твоим неудобно.
– Неудобно дубленку в трусы заправлять! – отшутилась я, и, сдернув ботинок с его ноги, повалилась на пол.
Причиной того, что обувь не поддавалась, стало отсутствие носков на ногах Эдика.
– Ты почему босиком? Где твои носки?! – возмущенно воскликнула я.
– Потерял.
– Как потерял?
– Не знаю. Их же нет, значит потерял.
Продолжать диалог с босоногим мальчуганом на тему отсутствия детали гардероба смысла не было. Я перевела тему разговора:
– Обувь унесу в прихожку и принесу тапочки. Правда… они мамины… Ничего? Не босиком же щеголять по холодному полу…
У папы была всего одна пара тапок, которые он не снимал. Я была уверена, что он даже спит в них: так он их холил и лелеял.
– Надеюсь, они на каблуках? – хихикнул невменяемый принц.
– Нет, не на каблуках.
– Жаль. Неси, – произнес Эдик и повалился на диван.
Я унесла заросшие грязью ботинки в коридор. Тапочки мамы были ярко-красного цвета без изысков. Эдик растерянно посмотрел на тапки, затем на меня, после чего молча втиснул в них ноги.
– Почти как раз, – растерянно пробубнил он. – Твоя мама Гулливер?
Я расхохоталась. Возлюбленный в тапках моей мамы – зрелище не для слабонервных.
– Наверное, у тебя нога маленькая, – предположила я. – Ты – Золушк.
