Панька долго неподвижно сидел в своём углу и думал об Арефии, о море и всё возвращался к вопросу - куда же, наконец, его понесёт? что будет с ним завтра?..
Его разбудил от дум внятный шёпот. Очевидно, предполагая, что он спит, супруги разговаривали за пологом кровати о нём.
- Об укладке спрашивал... - говорила Марья.
- Ну?!. - тревожно спросил Михайло.
- Где, говорит, укладка?
- Ах, дьяволёнок!.. - удивлённым шёпотом произнёс Михайло. - Как нам быть-то с ним? Скорее бы к Савельичу-то его надо. Видно, он знает, что в укладке-то деньжата были. Ты бы, Марья, свела его завтра.
- Ну, заёрзал!.. завтра!.. заторопился! испугался, индюк!.. Чего больно боязно?
- Всё-таки, знаешь, вдруг он спросит "а деньги тут были?" а? Как тогда говорить?
- Ду-убина!.. - сардонически протянула тётка Марья, и затем их шёпот понизился, так что Панька не мог уже ничего разобрать в нём.
Этот разговор не создал в нём никаких новых чувств к супругам, хотя он понял, конечно, что они его собирались обворовать. Но к этому он отнёсся вполне равнодушно, отчасти потому, что неясно представлял себе могущество денег, больше же потому, что не способен был думать о чём-либо ином, кроме печальной доли Арефия и того таинственного "завтра", которое скрывало от него дальнейшую жизнь.
К супругам он относился всегда очень неприязненно, а сегодняшний день усилил в нём эту неприязнь ещё чем-то новым, тоже далеко не лестным для супругов. Он знал, что с ними ему долго иметь дело не придётся, ибо не чувствовал себя способным вытерпеть их общество ещё один день, да и понимал, что сам он им неприятен и не нужен.
Теперь, когда они храпели вперегонку друг с другом, они казались ему ещё более неприятными, чем во время бодрствования. Он, сидя в своём углу, слушал их храп и, покачиваясь из стороны в сторону, думал свою неотступную думу об завтра, не умея даже представить себе, каким оно может быть...
Но вот за пологом завозились, раздались зевки и кряхтенье, и Михайло, с всклокоченной головой и измятым лицом, грузно выкатился в комнату.
- Спишь? - обратился он к Паньке.
- Нет! - ответил тот.
- А ребята мои приходили?
- Нет, - односложно повторил Панька.
- Нет да нет - вот и весь ответ! Н-ну, должно, к тётке в слободу ушли. Поставить ин самовар, а то на дежурство скоро.
И он ушёл в коридор ставить самовар.
За ним вылезла Марья. Молча посмотрев на Паньку, она стала чесать себе голову.
Панька смотрел на её густые каштановые косы и думал - какая она молодая, ни одного седого волоса нет... А вот Арефий так был очень сед...
