- От кого?
- У меня в кооперативе работает сотрудник НИИ Лагойда.
- Почему вы ушли из НИИ?
- На этот вопрос, простите, отвечу вопросом: почему из НИИ и проектных институтов инженеры бегут в кооперативы? У меня и Назаркевич работает. На договоре, как и Лагойда.
- Вы хорошо знаете Назаркевича?
- Достаточно.
- Что вы можете сказать о нем?
- Очень способный химик.
- А как о человеке?
- Вспыльчив, несдержан, чрезвычайно самолюбив. Но все люди не могут быть одинаковы. Он - такой, кто-то иной. Тут уж кому что Бог дал. Иначе было б скучно жить.
- Николай Николаевич, какие у вас были отношения с Кубраковой?
- Обыкновенные. В сущности никаких. Когда я там работал, мы находились, во-первых, на разных уровнях: она замдиректора, я руководитель группы технологов, во-вторых, мы профессионально не пересекались. А после моего ухода вообще никаких контактов.
- Как бы вы могли объяснить, что на ее календарях - в служебном кабинете и дома - написана ваша фамилия? Этакая памятка: "Вячин"?
- Даже так?! - он удивленно вскинул брови. - Право, затрудняюсь ответить, зачем я ей понадобился. Но она мне звонила.
- Когда вы виделись в последний раз?
- Накануне ее отъезда в Германию.
- Где?
- Я пошел к ней в институт, встретил на улице, у входа. Она спешила, поговорить не удалось.
- А о чем вы собирались говорить, если не секрет?
- Хотел попросить у нее немного поликаувиля.
- Зачем он вам?
- В нашем производстве он нашел бы применение.
- Откуда вы узнали о нем?
- От Назаркевича и Лагойды.
- Кто присутствовал тогда при вашей встрече с Кубраковой?
- Ее секретарша, Света.
- Больше вы не пытались повидать Кубракову?
- Пытался. Приходил еще раз в институт. Но она укатила в Богдановск.
- Это когда же было?
- Семнадцатого, в четверг. В этот день после полудня я уехал в Польшу...
Заканчивая допрос, Скорик ощутил, что весь разговор выглядит размазанной на сковороде яичницей, которую, как ни старайся, снова превратить в яйцо невозможно.
Поблагодарив, Скорик отпустил Вячина...
Обыск у Назаркевича оказался пустой тратой времени. Ничего Скорик не нашел. Возвращаясь в прокуратуру, чувствовал непреодолимое желание поскорее вымыть руки. Он вообще был брезглив. В ресторане прежде чем взять вилку или налить в фужер воды, тщательно осматривал их и протирал салфеткой. Его всегда угнетала необходимость рыться в чужих вещах, прикасаться к чужим предметам обихода. Тут была уже даже не физическая брезгливость. Он вспомнил испуганные глаза жены Назаркевича, молча простоявшей у окна, и презрительную ухмылку, иногда искажавшую бледное лицо Назаркевича, накануне выписавшегося из больницы. Скорик изъял серый фланелевый костюм, в котором, по словам Назаркевича, тот ездил в Богдановск и вручил повестку явиться к одиннадцати в прокуратуру. Скорик полагал, что костюм Назаркевич назвал именно тот, тут врать нельзя - есть свидетели, видевшие его на мехстеклозаводе во вторник утром...
