- Много вас этаких шляется! - отвечали в другом месте на его смиренный вопрос. Он вздохнул и пошел далее.
На другой день он пробрался в Казанский собор и помолился там Божией Матери, потом вышел и машинально стал смотреть, как на Екатерининском канале воротом тащили большой камень на пьедестал какого-то монумента. Неизвестно, сколько времени он простоял в грустном раздумье. Приказчик в синей сибирке вдруг пригласил его занять пустое место и вместе с другими тянуть канат.
- Что так-то стоять да зевать: принимайся-ка за дело! - промолвил он: - получишь рубль в сутки, на полу не поднимешь.
"Видно, в самом деле я обносился! - подумал Хабаров - и мой вицмундир не спасает меня от обид!"
Постояв еще немного, он молча встал у шпиля на пустое место и вместе с другими потянул лямку... На другой день ранним утром он пришел на ту же работу и встал к шпилю вместе с другими. На третий, на четвертый день то же, и так он проработал дней двенадцать, доставив ту же работу проживавшему вместе с ним у той же хозяйки какому-то Штукину. Но этот, однако же, не всякий день аккуратно являлся к Казанскому мосту, а, заработав небольшие деньги, предавался любимому занятию - пьянству.
Проработав дней двенадцать, Хабаров захотел наконец отдохнуть, тем более, что от непривычного труда на шпиле ладони у него покрылись мозолями.
IV
День был солнечный, ясный. Купив ситного хлеба и несколько печеных яиц, Хабаров вышел за город и, пройдя несколько верст, сел на траву на краю канавы и стал завтракать, чем бог послал. Утолив немного голод и отдохнув, он пошел дальше, погруженный в глубокое раздумье о своей горькой участи. Долго ли, коротко ли он шел, он ничего не помнил. Очнувшись от задумчивости, он шел дальше, оглядывался кругом и опять шел. Он даже времени не считал и не соображал -и не по чем и незачем было - и все шел. Вдруг, нечаянно взглянув перед собою, он увидел какие-то здания, как будто улицы, словом, город. Он робко вошел в него, пошел по длинной улице, дошел до какого-то дворца и сада. У ворот стоял инвалид, который на его истертом вицмундире увидел офицерские знаки, вытянулся в струнку.
- Можно туда? - робко спросил Хабаров, показывая на сад.
- Можно, ваше благородие, пожалуйте!
Хабаров, нахлобучив на себя фуражку, углубился в уединенную аллею сада, погруженный в тяжелые размышления. Его грызла неотступная мысль, что ему теперь осталось делать? Умереть, наложить на. себя руку... Боже сохрани! Он отгонял от себя эту мысль, он был христианин, он веровал, молился... Но все средства были им истощены... ничего не осталось, ничего... А сам все шел...
