Нина приподняла с подушки голову и взглянула в окно: на задах соседнего двора, около дзота, стояли два немца с автоматами. Значит, тыл перекрыт наглухо, и она теперь будет жить как в капкане…
Нина опустила голову на туго набитую перьями подушку и закрыла глаза. Попыталась задремать, но тревожные мысли не давали покоя, будоражили, волновали.
Услышав шорох, девушка приоткрыла веки и заметила лукавое личико Милочки. Отвернув край полога, девочка подняла вверх пальчик и, посматривая то на Нину, то на братишек, прошептала:
— Тише, мыши, кот на клыше, кошку за уши ведет, Нине спать не дает.
«Какая милая девчушка… — подумала Нина. — И как только родители решились на это? И как мне от ребятни схорониться? Ведь они любопытные и пронырливые. А вдруг заметят что-нибудь и проговорятся на улице? Милая мамочка, если бы ты знала, где я теперь… Нет, лучше тебе не знать об этом!»
Как ни будоражили Нину тяжкие мысли, но усталость взяла свое и девушка погрузилась в сон. Сколько она проспала, не знала. Ей показалось, что только прилегла, чуточку вздремнула, и вдруг всем существом почувствовала, что в ее комнате находится какой-то человек.
Приоткрыв глаза, Нина увидела возле кровати, на табуретке, худощавого мужчину средних лет. Голова с проседью, в очках, левое стеклышко склеено. Смотрит на нее пристально, будто изучает черты лица, узнает и вроде как сомневается. Да, похож на доброго сельского учителя, как говорил «Седов». Улыбается краешками губ.
— Здравствуй, дочка, — тихо сказал он. — Отдохнула? — «Отец» наклонился и поцеловал девушку в румяную щеку. — А ну-ка, Нинушка, встань! Я посмотрю на тебя, какая ты теперь стала…
Девушка сбросила с себя одеяло и, одернув юбку, встала во весь рост около койки. Григорий Михайлович тоже поднялся с табурета и, положив руки на плечи девушки, с улыбкой произнес:
— О, да ты вон какая рослая! Догнала меня. Нина смущенно улыбнулась:
— Тогда, в Сухиничах, я была совсем еще девочкой…
— Да, да, конечно, — закивал «отец». — А как жила с мамой?
— Ничего, но голодновато только.
— Ну, мы тебя подкормим. У нас еще, слава богу, коровка сохранилась…
Разговаривая с Григорием Михайловичем как с родным отцом, Нина про себя удивилась: «А чего это мы наедине-то притворяемся?» И тут же все поняла: «За пологом все слышно… Там дети и, может быть, посторонние…» Ее предупреждали, что и стены могут иметь уши…
Отодвинув полог, закрывавший дверной проем, в маленькую комнату вошел крепкий подросток в потертой вельветовой курточке и таких же шароварах. На ногах большие опорки, перетянутые бечевкой. Русые волосы торчат в разные стороны, напоминая ежика.
