— Если бы я была Вам нужна, — сказала старая леди резко, — Вы не уехали бы сегодня днем.
Джек насмешливо улыбнулся.
— Она Вам рассказала, — сказал он, задумавшись, почему же он был уверен, что она не может этого сделать.
— Мисс Эверсли?
Так вот как ее зовут.
— У нее не было выбора, — пренебрежительно сказала старая леди, словно желания мисс Эверсли были чем–то, что она никогда не принимала во внимание.
И тут Джек почувствовал ее. Небольшое дуновение воздуха рядом. Легкий шорох движения.
Она была здесь. Неуловимая мисс Эверсли. Безмолвная мисс Эверсли.
Восхитительная мисс Эверсли.
— Освободите его голову, — услышал он приказ своей бабушки. — Вы задушите его.
Джек терпеливо ждал с ленивой улыбкой на лице — это не то выражение, которое они должны от него ожидать, а значит, это то, что он хотел им показать. Он услышал шум — это была мисс Эверсли. Это был не вздох и не стон. Это было что–то, что он не смог описать. Возможно, тоскливая обреченность. Или, возможно…
Мешковина упала, и он целую минуту смаковал прохладный воздух на своем лице.
Затем он посмотрел на нее.
Это было чувство стыда. Вот что это было. Бедная мисс Эверсли выглядела несчастной. Более любезный джентльмен отвернулся бы, но в данный момент он не чувствовал себя чрезмерно чутким, и потому долго не отрывал взгляда от ее лица. Она была прекрасна, хотя не в общепринятом понимании этого слова. Никакой английский язык не способен был описать ее, не эти великолепные каштановые волосы и ярко–синие глаза со слегка приподнятыми уголками. Ее ресницы были черны как ночь, резко контрастируя с бледным совершенством ее кожи.
Конечно, эта бледность, возможно, была результатом ее теперешнего состояния. Бедная девочка выглядела так, словно могла в любой момент упасть в обморок.
— Вам не понравилось целовать меня? – пробормотал он.
Она стала пунцовой.
— Очевидно, так. — Он повернулся к своей бабушке и сказал самым учтивым тоном, — Надеюсь, Вы понимаете, что это — вопиющее нарушение.
— Я — герцогиня Уиндхэм, — ответила она, надменно подняв свои брови. – Для меня не существует вопиющих нарушений.
— Ах, как несправедливо устроена жизнь, — сказал он со вздохом. — Вы не согласны, мисс Эверсли?
Она посмотрела, словно хотела заговорить. Действительно, бедная девочка, она, вероятно, прикусила свой язык.
— Теперь, если Вы стали преступницей в этом небольшом преступлении, — продолжал он, позволяя своим глазам нагло скользить от ее лица к груди и обратно, — все будет совсем по–другому.
