В этой телеге, сидя на охапке сена, Бруевич совершал все свои маршруты. Происходило это приблизительно так. Мы заезжали по долинам или едва заметными каменистыми горными дорогами в глубинные части массива, где, выбрав подходящее место, Бруевич делал остановку и принимался изучать в бинокль окрестные склоны и вершины. Продолжалось это долго. Профессор не торопясь записывал, составлял подробные схемы, зарисовки, брал азимутальные отметки, бродил вдоль подножий, изучая делювиальные шлейфы>[23] и россыпи. Потом подзывал меня, давал обстоятельные указания, и я сломя голову несся вверх. Пока Бруевич с дядюшкой Дугаром пили возле костерка чаи, я, аки пес борзой, рыскал вдоль и поперек склонов, забирался на гребень хребта, дотошно высматривая и вынюхивая, замеряя компасом элементы залегания пород и набивая рюкзак образцами. После всего этого Бруевич удовлетворенно произносил: «Тэк-с, тэк-с, геология данной части земного шара нам ясна», и мы перемещались на следующую точку. Смех смехом, а таким способом мы делали весьма солидные по протяженности маршруты. Что же касается их качества, то это, кажется, еще Наполеон заметил, что стадо баранов во главе со львом сильнее стаи львов, предводительствуемой бараном…
Около обеда мы миновали ту поляну с шалашом. На этот раз ни старика, ни старушки не было видно — наверно, ушли куда-то косить сено. Разморенный полуденным солнцем, я покачивался в седле, зевал, глядя на попрядывающие бархатистые уши Батрака, и лениво размышлял о том, как же профессор поднимется наверх, на плато, — ведь пеший путь туда ему не по силам, это ясно, а от верховой езды он всегда категорически отказывается.
Разумеется, нечего было и думать добраться до места в тот же день. Мы заночевали в долине того самого, «рокового», ключа, но значительно ниже сгоревшего зимовья. Тут пришлось оставить телегу — дальше она не прошла бы — и продолжить на следующее утро путь верхами. Мы с дядюшкой Дугаром часть пути ехали «сундулой», как, переиначив бурятское слово, говорят в Забайкалье, то есть вдвоем на одной лошади. Бруевич, покряхтывая и держась за поясницу, восседал на смирном Батраке. Как ни странно, при нем была и трость. Впрочем, уж коли человек даже в таких условиях с утра побрился, освежился одеколоном и, как обычно, надел свежую белую рубашку, то с какой стати он должен расставаться с любимой тростью?..
Когда мы выехали на плато, профессор остановил коня и с почтительного расстояния принялся вдумчиво изучать представшую его глазам картину. Постепенно на лице его изобразилась некая торжественность.
