Да, — подумал Валентин, великая штука — чувственный опыт человека. Некогда в древности малоазиатский пастух, улепетывая вместе с домочадцами и мокрыми овцами от наводнения, кричал на бегу о гневе небес и всемирном потопе. Века спустя почтенные профессора наук о земле, взирая на торчащие из лазурных вод колонны античных храмов и на ракушки, вмурованные в вершины гор, глубокомысленно толковали о трансгрессиях и регрессиях моря>[7]. Древний пастух свято верил в бога, ученые мужи в существовании бога могли и сомневаться, и, однако ж, в основе их представлений о взаимоотношениях моря и суши лежала, в общем-то, одна идея: вода приходит и уходит, а суша извечно пребывает на месте, так сказать, намертво прикрепленная к спинам трех китов. И если бы попытаться доказать им обратное… Валентин внутренне заулыбался, представив себе эту картину, каменистая пустыня… угрюмые пастухи, до самых глаз заросшие цыганскими бородами, чопорные профессора в пенсне со шнурочками, в глухих сюртуках… и сам он, в драной хламиде, босой, сильно смахивающий на Иоанна Крестителя с картины Иванова, выкрикивает страстные слова о том, что участки земной поверхности медленно смещаются, словно толкаемые бульдозером пласты, и уползают в конце концов за сотни, тысячи километров. Результат был ясен: богобоязненные пастухи натравливают на еретика зверовидных овчарок, а охваченные праведным гневом профессора побивают его камнями — «…угловатыми обломками изверженных горных пород ультраосновного состава с высоким удельным весом», — уточнил Валентин и подвел итог в духе вспомнившейся отцовской мысли: если для объяснения вертикальных движений земной коры было достаточно воли божьей (ведь жил же в конце позапрошлого века англичанин Вильям Букланд, который успешно согласовывал Библию с данными геологии), то в случае с шарьяжами никак не обойтись без законов природы — это вам не всемирный потоп, их в священные писания не уложишь…
Когда вертолет пошел на снижение, время уже близилось к двум. Сквозь множащиеся разрывы в облаках солнце пятнало землю лучами, отчего казалось, что в тех местах кто-то протирает влажной тряпкой пыльное покровное стекло, гасившее краски. Внизу, прямо под вертолетом, конвейерно плыли серые крыши домов, коричнево-зеленые прямоугольники приусадебных участков, улицы с редкими пешеходами и одной-двумя машинами. Несущий винт отмахивал последние сотни метров.
Пока МИ-4 медлительно заходил на посадку, а затем, держась на предельно малой высоте, скользил в дальний угол летного поля, где была вертолетная стоянка со специальными настилами, Валентин успел во всех деталях рассмотреть сверху хорошо знакомую ему и, можно сказать, типичную для аэропортов районных глубинок картину. У бревенчатого здания пассажирских служб, где размещалась и диспетчерская, стоял грузовик и толпился народ. Наметанным взглядом Валентин сразу определил, что часть людей явно готовится к выходу на летное поле, где стояло два самолета АН-2 — зеленый и серебристый с голубой опояской вдоль по борту. То, что непосредственно возле них никого пока не было видно, немного успокоило Валентина.
