— Черт знает что! — пожал плечами Лиханов. — Живешь будто в мечтах. Но погоди, вот однажды пнет тебя грубая действительность своим, буквально, кирзовым сапогом. В самое, буквально, чувствительное место.
Валентин расхохотался.
— Петрович, дорогой, почему ты думаешь, что у нее, у действительности этой, всего одна пара обуви, да и та кирзовая? А не может быть так, что она наденет бальные туфельки и пригласит меня на дамский вальс?
— Эх, невозможный ты человек… Детства в тебе много, вот что!.. Ну, все равно — помогай тебе бог!..
Лиханов еще раз пожал руку Валентину, махнул пилотам и, круто развернувшись, умчался обратно в поселок.
Командира вертолета Валентин немного знал — во всяком случае, встречаясь где-нибудь у конторы экспедиции в Абчаде или в тамошнем аэропорту, они неизменно здоровались.
Откатив назад сдвижную дверь, командир глядел из пилотской кабины на подходившего Валентина и конечно же обратил внимание на его отнюдь не полевой вид, но все же спросил с улыбкой:
— Что, облет будем делать, начальник, или на подбор площадки пойдем?
— Ни то, ни другое, шеф, — в тон ему откликнулся Валентин. — Стартуем обратно на Абчаду. Самолеты из города были сегодня?
— Были! — подал голос из глубины грузовой кабины бортмеханик. — До вечера еще борта три будет. Один, кажется, в Абчаде заночует.
Взлетели по-вертолетному: выход на режим висения, а затем — разгон с набором высоты. Чуть кренясь, прошли над беспорядочно разбросанными домами поселка, над руслом Гирамдокана, и вот уже внизу — однообразные увалы нагорья, поросшие реденькой северной тайгой.
Сидя в одиночестве в пустом вместительном чреве вертолета, Валентин рассеянно глядел вниз через неглубокую полусферу иллюминатора, блистер, и вдруг — неизвестно почему — вспомнил, как несколько лет назад во время совместного маршрута в Саянах отец сказал, провожая взглядом исчезающий за гольцами вертолет: «Самолет мог бы и господь бог создать, а вот вертолет — только человек». Валентин не то чтобы пропустил тогда это замечание мимо ушей, а как-то не придал ему значения. А вот теперь оно всплыло из глубин памяти, и на него, как на стержень, стали наматываться мысли о том, что за последние годы он налетал уже десятки часов и на маленьком МИ-1 и на солидном МИ-4, однако в глубине души все никак не может привыкнуть к вертолетам, не может научиться воспринимать их как обычное транспортное средство, хотя бы и воздушное. Уж очень глубоко, аж в наследственной памяти, должно быть, сидит неизжитое убеждение: все, что летает и парит в воздухе, начиная с юрских птеродактилей, словно бы рожденных в чьем-то воспаленном мозгу, и кончая распроклятой мошкарой и реактивными лайнерами, красивыми математически холодной красотой, — все имело и обязано иметь крылья. А вот у вертолета их нет. Когда он стоит на земле, то, пожалуй, единственное, что в нем выглядит по-авиационному строго и стройно, — это узкий акулий хвост, а все остальное — бочка бочкой и плюс нелепые, ненадежные на вид усы-лопасти, слабохарактерно обвисающие от собственной субтильности. По здравому рассуждению, этот агрегат не должен бы, кажется, летать, а вот поди ж ты…
