Я сказал, что тут я ничего не могу сделать. Во-первых, я не буду никогда ни под кого строиться, во-вторых– не буду никому нравиться. Хотят – нравлюсь. Не хотят – не нравлюсь. Так что в этом я солидарен с этим городом.
– Во как! – вскричал со смехом Коля. – Ты нам даден, как прекрасный Петербург!
– Нет! – кричал я. – Я вам даден, как столп! Сравнивал же себя Пушкин с Александрийским столпом! А я себя готов сравнить с любым столпом, можно и не с таким высоким и тяжелым!
* * *
Смех стал корпоративен. Смеются внутри корпорации.
Хохмачество – выдавливание смеха из народа.
Ничего смешного там нет. Коля говорит, что это комедия положения: мужик переодевается в бабу и несет околесицу.
Существует куча пародистов, имитаторов, которые хотят показать нам, что сам уже процесс переодевания (и та чушь, что при этом несется) является желанным, непристойным и поэтому– смешным.
* * *
Это смех договора. Это договор со зрителем. Зритель пришел посмеяться, и нужно сделать так, чтобы смеялись все, поэтому нужен самый низкий уровень смеха.
Это договор внутри зала. То есть за пределами зала это не смешно. Это вообще не смешно. Это что угодно – жалко, глупо, но не смешно.
Но в зале между зрителями – а они пришли специально за этим – между зрителями и сценой есть договор. Они смеются над выполнением договора. Они веселятся от души. Это такая зараза смехом. Раньше были пластинки, где был записан гомерический хохот, и его прослушивали, а потом, через какое-то время, люди начинали смеяться.
Там смех же со всех сторон. И ты оказываешься внутри смеха. На сцене творится одно, а в зале – совершенно другое. Они сами себя подогревают. Они настроены на эту вибрацию. На волну смеха.
* * *
Если человек один на один с книгой – это другой смех. Смех от чтения – это смех от слов. Это слова, произнесенные внутри себя. И не обязательно человек рассмеется, если произнесет их вслух.
Одно дело, когда он слышит их внутри себя, и другое – когда он поймает их ухом. То, что настроено на внутренний слух, может не вызвать смех при произнесении. Тут надо настроиться на слух.
Смысла в слове больше, если мы его видим, а не тогда, когда мы его говорим.
Когда ты видишь слово, а потом произносишь его про себя, то у тебя целых два канала. И обоими ты врастаешь в текст.
А если ты только слышишь слово, то у тебя только один канал. Ты должен настроиться.
Поэтому тот, кто видит слово, рассмеется раньше.
* * *
Настоящая литература – это смех наедине с книгой. По-настоящему смешно то, что способно насмешить тебя беззвучно. Поэтому Зощенко, например, читал свои рассказы абсолютно серьезно. Он не мешал слушателям настроиться на произнесенное вслух слово.
