Бортовой журнал 3 | страница 67



Тут есть такие, которым хорошо на улицах этого города только с двух до четырех ночи – а вот дневное время уже не для них. Оно для других. И они не могут появиться вместе. Исключено. Это параллельные миры. Они ходят на улицах, как призраки. Это город призраков. Коля говорит, что тут объединены красота и уродство.

* * *

У этого города свои параллели.

Тебе кажется, что он выстроен прямо, а он на самом деле кривой.

Есть город, который тебя принимает, а есть город, который к тебе равнодушен.

Петербург ко всем равнодушен.

Не подошел ли он только мне? Нет. Он никому не подходит.

Просто все влюблены в то, что им это дело не подходит. Все влюблены в то, что им этот город дает пощечину. Такой мазохизм. Поэтому здесь очень мало мужчин.

Мужчин – как мужчин. Настоящих мужчин.

И тут очень сильные женщины. Это город вечных сынков и мощных мамаш.

И все время приходят мужи со стороны. То есть они где-то сами по себе уже стали мужами, а потом они пришли.

Как Рюрики.

* * *

И еще этот город учит ценить радость и радоваться всему – вдруг завтра этого всего не станет. Он учит наслаждаться – дома, колонны, портики.

* * *

Но вдруг у него вылезают внутренности – и это печалит.

А потом эти внутренности надвигаются, наползают, затапливают – тут уже все внутренности, и вот ты уже внутри этих внутренностей; ты оглушен – тебя поглотили, ты весь в слизи – тебя переваривают; и звуки, звуки – гам, стон, скрип, скрежет, пар, подвалы, торчащая арматура, железные щупальца.

Тут чрево. Одно только чрево.

Чрево превалирует над оболочкой.

Ты внутри целого каравана верблюдов.

* * *

Коля говорит, что он так задуман. Тут всегда жили и очень богатые люди, и очень бедные. Почти в одном доме. Была очень дорогая земля. Парадные подъезды, прекрасные квартиры и черные ходы, черные лестницы. Люд белый, люд черный.

Тут все вместе до поры.

А потом? А потом – революция. Это город революций. Он так построен.

* * *

Там никого нет, кроме меня. Это я, но в разных вариантах. Даже в тех вариантах, в каких я не был и никогда не буду. Это надуманный, придуманный я. Это эффект литературы. Литература убеждает. Это не театр. Литература не куражится, как говорит Коля, она проваливается сразу, а театр куражится.

Коля говорит, что я пишу о себе как о физическом теле. Я не пишу о себе как об идее, я не перевожу себя в сущность идеи.

Я сказал, что это уловка. Воплощаешься по-настоящему, потом тяжело выйти.

Войти вошел, а выйти трудно.

* * *

Говорим с Колей о том, что у меня все по-настоящему, поэтому и верят и поэтому обижаются тоже по-настоящему.