Через полчаса их обнаружила медсестра. Она постояла без слов, глядя, как моложавый рослый мужчина прикрывает собой тщедушную покойницу средних лет. Медсестра пошла за санитарами.
Между тем Лондон пробуждался ото сна. Роберт лежал, смежив веки, и слушал шум транспорта на оживленной магистрали; в больничном коридоре застучали шаги. Он знал: вот-вот придется открыть глаза, отстраниться от тела Элспет, спустить ноги, встать, заговорить. В скором времени его ожидало будущее без Элспет. Но пока он так и лежал с закрытыми глазами, втягивал в себя ее ускользающий запах и не спешил расставаться.
Письма приходили раз в две недели. Только не на домашний адрес. Каждый второй четверг Эдвина Ноблин Пул садилась в машину и ехала за шесть миль от своего дома в Лейк-Форесте, через два соседних городка, в Хайленд-Парк — на почту. Там у нее был абонентский ящик, причем самого скромного размера. Более одного конверта туда никогда не поступало.
Как правило, она забирала письмо и шла в кафе «Старбакс», где заказывала соевый кофейный напиток с молоком. Устраивалась с большой порцией в углу, прислонясь к стене. Если время поджимало, Эди забирала конверт в машину. Прочитав письмо, она выезжала со стоянки, располагавшейся позади лотка с хот-догами на Второй улице, останавливалась возле мусорных баков и сжигала письмо.
— Зачем ты возишь в бардачке зажигалку? — спросил как-то ее муж, Джек.
— Надоело вязаньем заниматься. Хочу устроить поджог, — отшутилась Эди.
Муж не стал докапываться.
Джек был в курсе, что ей приходят письма: для слежки за женой он нанял частного детектива. Тот установил, что она ни с кем не встречается, не звонит по телефону, не проверяет электронную почту — короче, ничего подозрительного, если не считать этих писем. Сыщик, правда, умолчал о том, что Эди, сжигая письма, всякий раз демонстративно пялилась в его сторону, а потом растирала пепел по асфальту подошвой туфельки. Однажды она вскинула руку в нацистском приветствии. Он все проклял, что взялся за это дело.
Было в Эдвине Пул нечто странное, отчего сыщику становилось не по себе; уж очень сильно отличалась она от прочих «объектов». Муж заверил, что не собирается подавать на развод, а потому не заинтересован в сборе компромата. «Просто хочу выяснить, чем она занимается, — объяснил он. — Что-то… здесь не так». Эди нисколько не смущалась постоянным присутствием детектива. И Джеку не сказала ни слова. На слежку она плевала, зная, что приставленный к ней грузный, лоснящийся от пота тюфяк не вышел умом, чтобы ее раскусить.
