Принц улыбнулся былому и приблизился к небольшому фонтанчику. Зеленоватая вода оставила на дне бассейна темную накипь, наросты, миниатюрные сталагмиты. К воде склонилась старая ива, чья морщинистая кора помнила прикосновения тысяч рук. Юноше неожиданно захотелось прижаться лбом к старому дереву, как желалось в детстве — но было совершенно невозможно — прижаться к кимоно Госпожи Матери. Вместо объятия Дайдзиро оторвал узкий листок, растер между пальцами, поднес к носу — и с облаком едва ощутимого запаха всплыл первый вопрос. «Что ты любишь больше всего?»
На глаза принца чуть не навернулись слезы, хотя это было бы совершенно постыдно. Дайдзиро упрямо мотнул головой, заставляя грусть опуститься туда, где ей самое место — на дно души, на самое потаенное дно. Однако грусть не желала подчиняться и болталась мутноватой взвесью. Юноша вспомнил, как о вопросах рассказывал учитель.
«Они просты, — говорил Акира, — просты, как первые слова, произнесенные ребенком, — а ответить на них сложнее всего. Что тебе дороже всего на свете? Если задумаешься, непременно потеряешься и уйдешь ни с чем, поэтому отвечай не раздумывая».
«А что ответили вы, сэнсэй?»
Мастер улыбнулся.
«Для меня это оказалось легко. Смех моей матери, когда она купала меня маленького и брызгала с ладони водой. Воспоминание об этом смехе. Единственное, что я сохранил от нее, понимаешь, Дайдзи? Мне многое дорого — и вот это небо, и черствая лепешка, которой поделится чабан в горах, и запах моей женщины, и моя музыка, многое, очень многое — но есть одно, с чем я никогда не соглашусь расстаться».
Сэнсэй поражал Дайдзиро своей прямотой, которая в первые месяцы знакомства казалась даже нарочитой. Так пристало говорить простолюдину, сыну рыбака, но никак не племяннику Министра Правой руки, восьмому в ряду наследников на престол. И лишь потом, когда учитель после долгих уговоров согласился взять юношу с собой, в свои ори — в ори Первого Солнца, где все казалось проще, даже льющийся с неба желтый свет… Где люди часто входили в комнаты учителя не стучась — да и не было у них времени на стук и на церемонии, а порой и комнат не было — комнатушки, сараи, подвальные конуры, палатка на склоне холма, землянка, где со стен капало и лежанку заменял прорытый в стене уступ… И учитель встречал входящих улыбкой или резким кивком, протягивал им кружку чая, говорил о нужном быстрыми, отрывистыми фразами… Как же Дайдзиро завидовал ему тогда!
