— Теперь они всегда ее запирают, — бросил он мне через плечо. — Но мой отец обычно держал двери открытыми. И мне в тот день пришлось пройти только через портьеры. Отец стоял как раз там, у постели.
Он повернулся и посмотрел на меня долгим, вопрошающим взглядом.
— Я могу кое-что показать вам, — произнес он. Глаза его сверкали от возбуждения, и от его обычной апатии не осталось и следа. Он казался совсем другим мальчиком — более пугающим.
Я была уверена, что он каким-то образом оценивает и испытывает меня, и решила не показывать свои сомнения и страхи.
— Очень хорошо, — сказала я. — Покажи мне все, что хочешь.
Он быстро нагнулся и схватил угол маленького коврика, лежавшего возле кровати. С видом фокусника, намеренного наверняка поразить меня, он сдернул коврик с места. Я увидела едва заметное коричневатое пятно на сером ковре и снова ощутила, как что-то ужасное дотронулось сзади до моей шеи.
— Клянусь, вы не знаете, что это такое! — вскричал Джереми, и от мрачного триумфа в его голосе потянуло ледяным холодом. — Если я скажу, вы испугаетесь. Вам станет плохо!
Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы удержаться и не убежать в свою маленькую комнатку наверху. Прочь от этого места трагедии, от пятна на ковре и от этого неожиданно озлобленного мальчика. Ради того, чтобы прекратить это безумие и вернуть Джереми к здравомыслию, я с большим усилием преодолела свое желание.
— Конечно, я знаю, что это такое, — сказала я со всем спокойствием, на какое была способна. — Это, очевидно, кровь.
Его дикое возбуждение немного утихло. Мой ответ, казалось, его совершенно озадачил. Стараясь не дать ему возможности снова заговорить, я поспешила продолжить тоном, не требующим ответа:
— Всегда остается кровь, когда стреляют в человека. Ведь в этой комнате был убит твой отец? Значит, это пятно — кровь.
— Так много крови, — прошептал Джереми. Потом он заговорил громко и с вызовом: — Вот почему я не могу вам нравиться. И нечего меня обманывать и притворяться друзьями. Никто не любит меня. Мистер Бич знает, что портрет, который он нарисовал, — ложь! А дядя Брэндан ненавидит меня. То же можно сказать и о моей матери, и о Гарт. И вы возненавидите меня тоже. Только Селина еще любит меня, потому что она слишком маленькая и глупая и не понимает, что я сделал.
Я уже не думала о пятне крови, а видела только отчаяние, которое сквозило в глазах ребенка, стоявшего передо мной. Мне тоже была необходима мудрость Озириса, чтобы справиться со всем этим. Моей проницательности явно не хватало. Я могла действовать только так, как подсказывал мне инстинкт, и надеяться, что не ошибаюсь.
