Через несколько минут деловитая и счастливая Тонька, весело хихикая, вовсю орудовала ножом, снимая шкуры с еще не остывших серых бандитов. Она собрала и те части, которые, как она считала, сгодятся в хозяйстве. Развесив волчье мясо на чердаке под самой крышей, Тонька перевела дух. Ну, теперь еды до самой весны хватит!
Больше волки не появлялись. С началом оттепели, едва с крыш закапало, Тонька перевела своих коз обратно в конюшню, а полы в доме тщательно выскребла.
С каждым днем она становилась все жестче, раздраженнее. Ходила широко, враскачку, как утка, хотя заметных изменений, кроме вздувшихся грудей, беременность ей не принесла.
После схватки с волками Фролка занялся дровами. С самого утра, облачась в свою меховую одежду и взяв лучковую пилу, он уходил пилить жерди соседских заборов, бревна и доски развалившихся изб, срубы колодцев, все, что годилось на дрова. Дров надо было много. Тонька без конца мыла, стирала, топила баньку — готовилась к главному событию. Она еще раз обошла уцелевшие избы, собирая все, что могло бы ей пригодиться в самое ближайшее время. Нашлась даже люлька. По Тонькиным подсчетам, она должна была родить ближе к концу лета. Однако судьба выкинула и для нее, и для Фролки еще одно испытание, которое сократило ожидаемый срок.
Снег сошел. Сбросив с себя лед, речка разлилась и затопила часть Федулово. Дохаживать срок Тоньке становилось все труднее. Она так отяжелела, что все больше норовила либо присесть, либо вообще отлежаться. Встав пораньше, сварив еду себе с Минькой и накормив коз, она снова ложилась и с застывшей улыбкой «слушала» бурное шевеление в себе.
Сначала Тоньке показалось, что она слышит голоса, но, глянув на Миньку, застывшего у кадушки с водой, поняла, что не ослышалась. Это было настолько неожиданно, что ее словно парализовало. Столько лет в Федулово не заходил ни один человек, за исключением ее Миньки, и вот на тебе — люди! Голоса приближались. По мере их приближения Тоньку, лежащую в постели, начало мелко трясти. У нее стремительно росло предчувствие беды. Она кожей почувствовала, что непременно произойдет что-то страшное, непоправимое. Большая, сильная Тонька с каждой минутой становилась беспомощной и слабой. Она хотела сказать, чтобы Минька спрятался, но и на это уже не было сил. Он продолжал стоять за печкой у кадушки с водой, держа в руке ковш.
Громкие, грубые голоса, мат, развязный смех, тяжелая поступь на крыльце ничего хорошего не предвещали. Дверь не просто открыли, а чуть было не сорвали с петель мощным рывком.
