Оула вздрогнул, открыл глаза и огляделся. Все по-прежнему, все на своих местах. В коридоре тихо. Хотя нет, кто-то стонет. Слабо, тихо, с длительными перepывами. Да, точно, это стон. И стонет… «девятый».
«Надо готовиться к худшему… – Оула вскочил и заходил по камере, разворачиваясь после каждых пяти шагов. – Но как, как себя подготовить, как это сделать!?».
Откуда мог знать Оула, что в девятой камере, через стену стонет Микко, единственный человек в этом чужом и враждебном мире. Это он своим мужеством вызвал гнев главного тюремщика, а страх и отчаяние – у Оула. Страх, который крепко встряхнул Оула, а затем отрезвил, вытряс из него сомнения и надежды на понимание, снисхождение и справедливость, изгнал из него всевозможные заблуждения по поводу подвальной тюрьмы и ожидаемой участи.
Однако сознание Оула ни в какую не хотело мириться с его будущей участью. Именно от такой безысходности, когда ты еще молод и полон сил и восстает все внутри, не желая подчиниться неизбежному.
«Что-то надо делать!» – настойчиво застучало в висках Оула, эта мысль зажгла его, разливаясь по телу, заполняя его взрывной энергией. Руки чесались, тяжелели, начинали томиться от бездействия. Хотелось броситься на дверь и пинать, колотить, бить ее кулаками, табуретом, чем угодно, лишь бы крушить, ломать, рвать все на пути…
Оула соскочил с топчана и заходил вдоль камеры, кидая гневные взгляды на ненавистную дверь. В тоже же время он, безусловно, понимал всю наивность проявления хоть какой-то силы со своей стороны, но молодость со свойственной ей горячностью и нетерпимостью продолжала отчаянно бороться с разумом, который усмирял безрассудные порывы, охлаждал их, выискивал более весомые и здравые аргументы в пользу самосохранения.
В огромную очередь выстроились в голове всевозможные предположения и варианты, реальные и фантастические, отчаянные, сумасбродные, умные и хитрые, как ему казалось. Они лезли, толкались, наводили хаос, не соблюдая очередности, навязывая только свой вариант, только свое решение, распаляли, подогревали сознание. Не выдержав такого напряжения, Оула сунул голову под умывальник. Намочив ее и заодно напившись прямо из ладони, поостыл. Но продолжал ходить. Вода затекла за воротник и теперь неприятно холодила спину.
Остановился у двери, прислушался. В «девятой» стало тихо: видимо отпустило. Захотелось есть. Вспомнилась медсанчасть и показалась чуть ли не раем с трехразовым питанием и чистыми простынями.
