Теперь он уже через стену слышал, как в девятой топают, что-то двигают, громко говорят. А через решетку начал проникать знакомый запах лекарств и человеческой боли. Этот запах понемногу начал успокаивать Оула. Он перестал дрожать всем телом. Лишь изредка накатывались волнами короткие содрогания до перестукивания зубов. Оула перебрался на топчан и сел в прежнюю позу, закутавшись в одеяло. Болела голова, и ломило челюсти. Он решил больше не вслушиваться. Накатило какое-то отупение. От наступившего тепла и возникшей вдруг отрешенности разморило, и он начал дремать. Последнее, что еще пронеслось в сознании – его начальные предположения по поводу счастливой встречи «девятого» со своими родными и близкими после выхода из тюрьмы. Он даже вяло улыбнулся своей наивности и легкомыслию.
…Бегут и бегут по кругу, закинув на спину тяжелые рога, хоры, закручивают в спираль стадо. За ними важенки и в самом центре оленята лишь топчутся, переступают с ноги на ногу. Оула крадется, напряженно вглядывается: «Где же опасность!? Кто потревожил стадо!? Волки или медведь? Нет, скорее волки. Но где они? Тундра чистая. Ни одного зверя. Хотя нет, вот песец пробежал серенький, с всклокоченной, некрасивой шерстью и тут же пискнул лемминг. Но где же волки?!» А стадо все кружит и кружит по спирали. Олени бегут, выбросив длинные языки, словно толстые, красные тряпки, болтающиеся на ветру. Странно, но Оула не слышит ни упругого топота, ни всхрапывания оленей. Вдруг что-то шевельнулось в кустах. Что это?.. Нет, не волк. Это потерялся маленький, поздний авка. Это молодая, неопытная мать бросила своего первенца, испугалась чего-то и унеслась в стадо. Оула разглядывал плосковатое тельце на длинных, тонких, с утолщениями в суставах ножках, все еще подламывающихся, головку с черным, влажным носом и выпуклыми, печальными лиловыми глазами. Авка запутался в жестких, корявых ветках, как в сетях. Он раздувал ноздри и утробно хрюкал, звал мать. Нет, Оула не слышал, он знал этот хрипловатый звук. Он даже знал, как пахнут авки. Их взгляды встретились. Олененок еще шире начал раздувать ноздри, с мольбой смотря на человека. Но тот ничего не мог сделать. Оула осматривал себя, но ничего не видел. Он не видел своего тела, ни рук, ни ног «Как же ему помочь?!» – думал Оула, поворачиваясь к олененку. Но там, в кустах был уже не олененок, а …. он сам, то есть его тело. Но странно, что вместо глаз – пустые глазницы…. «Как же я мог оставить свое тело, как мне в него вернуться!?..».
