кровь, из носа тоже капало. Впрочем, самая обычная, темно-красная. Голова
кружилась, колени подгибались. Но все в пределах нормы, такое бывает после
обычного переутомления, высокого артериального давления. Когтей тоже нет… Я
обернулся, тяжело вздохнул. Решетка ограждения погнута, толстый железный прут
расплющен, загнут в рогалик. А как это объяснить? Никак…
Я поднялся дальше, зашел в курилку и уселся на стул. Подвинул пепельницу,
дрожащими пальцами извлек из помятой пачки сигарету. Прикурил и глубоко
затянулся.
За окном крона дерева, танцующие на ветру листики. В глаза бил яркий свет,
слепил. В голове ни мыслишки, лишь комариный звон и бесконечное удивление. Я
отыскал в кармане бумажную салфетку, вытер кровь с лица. От первой сигареты
сразу прикурил вторую.
И что теперь? — промелькнула угрюмая мысль. — Приступ неизвестной болезни или
начинаю превращаться в оборотня? Все могу объяснить, но не смятый как теплый
пластилин стальной прут. Причем собственными руками. Когда-то пробовал гнуть
проволоку. Пока сделал небольшую петельку семь потов сошло… а тут…
Размышление прервал топот ног, надсадное дыхание. В курилку вбежал Федор
Сергеевич, на ходу выхватил у меня сигарету. Долго и нервно чиркал колесиком
зажигалки. Что-то бормотал под нос, ругался. По красной лысине и толстым щекам
катился пот. Я глянул с удивлением. Никогда не видел начальника таким нервным и
злым. Обычно величественно-спокойный, флегматичный. Голос повышать умел, но
всегда сохранял невозмутимый вид.
В свои тридцать пять Федор сумел основать рекламную фирму, достиг определенного
положения в обществе. Во многом благодаря холодному мышлению, умению общаться с
людьми, искать компромиссы. И сколько помню, всегда сохранял присутствие духа,
никогда не психовал. Не человек, а концентрированный разум, находчивость,
хитрость и спокойствие. На голову выше меня, плотный и широкоплечий. Одет в
строгий костюм, галстук и безупречно чистую рубашку. Лицо круглое, холеное.
Волос мало, облысел рано. На макушке вообще блестящий пятачок, словно тонзура у
монаха-католика. Губы тонкие, нос картошкой. Но комическое и несуразное
исправляли глаза — серые, с темными крапинками. В них твердость алмаза,
спокойствие леса, уверенность и непоколебимость гор.
Но сейчас на Феди лица не было. Красный и вспотевший, взъерошенный словно
воробей. Галстук болтался как дохлая змея, рубашка расстегнута почти до пояса.
Глаза бегающие, блестящие.
Начальник несколько раз затянулся, глянул на меня.
