Наконец перед нами открылась глубокая лощина, ведущая к нашим передовым. Мы спасены!
Но радость была недолгой. Лощина оказалась заминированной. Почему нам об этом не сказали потаповцы? Впрочем, откуда они могли знать, что мы очутимся в этом месте?
Не прошли и десятка метров, как раздался сильный взрыв. Шедший впереди командир армейских разведчиков, капитан, подорвался на мине.
Я кинулся к капитану. Он был еще жив. Взвалив его на спину, стал спускаться, Харченко нес оружие и на ходу вел наблюдение.
Стрельба внезапно прекратилась. Видимо, фашисты решили, что уже расправились с нами. Но в каком положении находится другая группа?
Немного выждав, мы стали пробираться к месту условленной встречи. Наши товарищи были уже там. Двое бойцов подбежали ко мне и осторожно сняли капитана. Он был мертв. [164] Гадюченко был ранен в голову. Когда я бросил гранату, Гуреев воспользовался небольшой заминкой и оттащив товарища в укрытие, сделал ему перевязку.
Осторожно неся раненых и убитых, мы вернулись к дрезине. Разведывательные данные были обширными, хотя и достались нам дорогой ценой. Командира разведки похоронили у Цыганского тоннеля.
Гадюченко мы с Кочетовым и двумя пулеметчиками — Асеевым и Шапошниковым — сопровождали до госпиталя. Несмотря на то, что госпиталь находился глубоко под землей, в нем было много света; электрические движки вырабатывали столько энергии, сколько было нужно. Определив Гадюченко, мы возвращались низким коридором. У одной из подземных палат увидели несколько медицинских работников, с любопытством заглядывавших внутрь палаты. Заглянули и мы с Кочетовым. У самого входа стояли два офицера во флотской форме, мы увидели лишь их спины. В руках у них стрекотали какие-то машинки.
— Снимают кино, — объяснила нам молоденькая сестра. — Анку-пулеметчицу снимают.
Кинооператоры расступились, и мы увидели в глубине палаты совсем юную девушку, в кровати она казалась почти подростком. Это была Нина Онилова, легендарная пулеметчица 25-й Чапаевской дивизии, прозванная за мужество, смелость и умение Анкой-пулеметчицей.
Она лежала, приподнявшись на высокой подушке, и улыбалась своей красивой улыбкой, знакомой по газетным фотографиям всем защитникам Севастополя. На ней была белая форменка, казавшаяся здесь ослепительно-снежной, а на груди ярко горел новенький орден Красного Знамени» И в этом военном наряде она была красива не только девичьей своей красотой, а красотой бойца, мужеством своим, какой-то необыкновенной одухотворенностью.
