Первый же выход престарелого артиста вызвал немилостивые реплики рецензентов. Основания к этому были. Все больше увлекаясь проблемами зоопсихологии, ставя многочисленные опыты в своем зоологическом уголке на Старой Божедомовке в Москве, — Владимир Леонидович пытался и цирковую свою работу подчинить этому же. Однако научные объяснения плохо вязались и с манежем и с клоунским обличьем. Да и в сатирических шутках артиста сильно выветрилась прежняя соль. Один из рецензентов так и отметил в своем отзыве: «Дуров заметно сдал!»
И все-таки выступления Владимира Леонидовича собирали полный зал, проходили с успехом. Зритель многое прощал, на многое закрывал глаза, видя отлично дрессированных животных. Особенно горячий прием встречал морской лев Паша. За несколько лет до того приобретенный в зоологическом парке Гагенбека, Паша оказался редкостно способным дуровским учеником, стал украшением его звериной труппы. Стал любимцем, баловнем Владимира Леонидовича. И вполне по заслугам.
Выход Паши на манеж обставлялся с большой торжественностью. Разворачивалась специальная брезентовая дорожка. Звучало специальное оркестровое вступление. Униформисты выстраивались по обе стороны форганга, и Паша шествовал мимо них наподобие знатного гастролера. Затем, взгромоздившись на тумбу, с достоинством слушал те дифирамбы, что авансом расточал ему Владимир Леонидович.
— Ну, а теперь, Паша, покажи, как ты умеешь церковную службу справлять!
Паша тотчас приступал к работе. Уморительно подражая гнусавому голосу дьячка, ловко переворачивая ластами страницы псалтыря, положенного перед ним на аналой, он чин чином справлял церковную службу, и при этом, в отличие от алчных попов, довольствовался весьма скромной мздой: всего лишь несколькими рыбешками. Впрочем, нет: проглотив их в единый миг, Паша заваливался на спину и весьма выразительно хлопал себя по брюху — дескать, рыбки бы сюда, рыбки бы еще! Получал и жмурился от удовольствия.
Как-то, придя в цирк рано утром, я застал Владимира Леонидовича на манеже вместе с Пашей. Они стояли в обнимку. Дуров прижимал к себе литое тело льва, а тот обоими ластами льнул к своему покровителю. И глаз с него не сводил — очень выразительных, очень преданных.
— Так-то! Так-то, дружочек мой ненаглядный! — проговорил, наконец, Дуров. — Жаль, прочесть не можешь, что про меня в газетах пишут. Пишут, стар становлюсь. Верно, что стар... Жить-то без меня как будешь?
Паша с той же пристальностью вглядывался в Дурова — так, будто понимал его слова. Затем, не то вздохнув, не то всхлипнув, еще выше задрал голову и жестким усом щекотнул морщинистую щеку своего учителя.
