— Это профессор Борщов. Маме стало совсем плохо, и я пригласила его. Он наш давнишний знакомый. Профессор считает, что маме нужна срочная операция.
— Вот! — произнес профессор, вырвав из блокнота листок. — Надо вызвать карету «скорой помощи» и отвезти больную в клинику. Медлить ни в коем случае не рекомендую.
Быстро сбросив верхнюю одежду, Алексей прошел к маме и увидел ее осунувшееся лицо. Большие глаза выражали страдание и надежду.
— Ну, что ты, мама? — участливо спросил Алексей.
— Неважно мне, сынок. Совсем расхворалась. Ты уж поторопись. В больницу так в больницу.
— Я сейчас, сейчас, — почувствовав, как гнутся ноги в коленях, ответил Алексей.
Непослушными, словно не своими руками он стал натягивать пальто. «Борщов — это, наверное, дед Альберта, — как-то отрешенно думал Алексей. — Один из дальних родственников Альберта был в прошлом известным в городе профессором. Теперь о нем стали уже забывать. Он давно не служит, но все знают: Борщов никогда не ошибается и, если он говорит, что нужна операция, значит, она действительно нужна…» Алексей уже был на улице, он спешил к почте. Вот и телефон, вот и монетка. Алексей вызвал скорую помощь и снова заторопился домой, чтобы успеть встретить машину.
Все это время Алексей пребывает в полузабытьи, и кажется ему, что не он встречает машину с красным крестом, не он сидит на клеенчатом холодном сиденье возле носилок, на которых лежит мама, не он держит мамину руку, пожимая ее время от времени, чтобы хоть как-то успокоить маму, передать ей свое тепло.
Расстался он с ней в санпропускнике, а когда вышел на улицу, походил некоторое время вдоль больничного забора и, тяжело ступая, побрел домой.
Пусто и сиротливо стало в небольшой квартире старого бревенчатого дома. Алексей посмотрел на сверток, вспомнил о купленном на базаре масле и хлебе. Решив, что он завтра же отнесет их в больницу, Алексей переложил сверток на подоконник заиндевевшего окна. Есть ему не хотелось, спать — тоже. Он взглянул на будильник, прикинул, что до ночной смены осталось менее двух часов, и сел писать письмо отчиму. Он сообщил о болезни мамы и возможной операции. В конце написал, чтобы отчим не волновался. Алексей верил в благополучный исход, о чем и обещал уведомить в следующем письме.
Еще оставалось время, чтобы написать брату, но делать это Алексей не стал. «На фронте и без того хватает волнений», — решил он. Следом пришла мысль об отце. Алексей повертел перед собой чистый лист бумаги и отодвинул его на край стола. Писать отцу не имело смысла: письмо в блокадный Ленинград не дойдет, да и мало что связывало отца и маму, несмотря на внешне добрые отношения, которые сохранились между ними.
