Я еще раз пробежался по факсу Хафкемайера:
…попытка небезынтересная, хотя у меня и есть решительные, отчасти принципиальные возражения, которые нам нужно вскоре непременно обсудить!
Теперь я осознал, что в душе все-таки ожидал другого: возвращаюсь и нахожу телеграмму — если рассуждать логически, такую:
Великолепно! — Хафкемайер.
Или хотя бы такую:
Читая, разрыдался от счастья!
Но чтобы так?..
С момента, когда я вернулся, прочтение факса было единственным стоящим занятием, к которому мне удалось себя принудить.
Возвратившись, я погряз в своем кресле, будто в трясине глубокой, отчаянной безнадеги. Пальто еще не снял. Жарко. Но я просто не в состоянии его снять. Лишь до половины расстегнул обессилевшей рукой. Еще предстояло распаковать чемодан. А побриться так и вовсе необходимо. Но сил нет. Полное изнеможение. Сижу в комнате, безжизненный, чуждый сам себе, словно неодушевленный предмет. Ноги вытянуты куда-то вдаль. И там, вдалеке, возвышались два ботинка. Ко мне они отношения не имели. Я откинул голову назад. Вообще-то прекраснее всего было бы прервать мой затянувший визит в этот мир.
Какой ошибкой была вся моя жизнь, мне стало ясно по прибытии на вокзал Вюлишхайма; если точнее, в момент, когда я увидел эту закопченную палатку-гриль, во мне вдруг проснулось что-то вроде «чувства родины». И когда я шагал вверх по склону, минуя наглухо отгороженные от улицы частные домики, своими металлическими рамами напоминающие особо охраняемые объекты за какой-нибудь занавеской — решеткой? — по временам возникала фигура одного из пожизненно приговоренных… — на секунду у меня и впрямь мелькнуло слабое, невнятное ощущение, что я возвращаюсь «домой».
Шикеданц подкараулил меня во дворе замка. Немудрено — из своего кухонного окна он, комендант этого бастиона, мог своевременно обнаруживать приближение вражеских войск. Короткое, дружелюбное приветствие. Мирабель[15] в саду замка уже переспела; я в любое время могу пойти и нарвать ее. Спасибо.
Сам он, пока мы говорили, то и дело закладывал себе в рот один из желтых матовых шариков, при этом на все лады гримасничал, поедая мякоть, затем быстрым движением снимал со своих губ осиротевшую косточку.
Мимо пробежали двое детей. Внучата. Дочь тоже приехала навестить — Урсула. Она поздоровалась со мной, мы немного поговорили о погоде и прочих тому подобных материях.
Вот они, все три поколения Шикеданцев, одновременно, заметил я. Как отчетливо у дочери, в отличие от внуков, прослеживались черты лица Шикеданца! Как будто с возрастом кровь племени начинала заявлять о своих правах. Может, дочь ненадолго и сделала себе легкомысленную прическу, чтобы отдать пару лет юношеским порывам и жизненным планам, — и все, все должно было сложиться иначе… Но племя созывало своих людей. Время собираться вместе, время выступать в поход. Сквозь столетия, ступая гусиным шагом, ко входу в галерею предков — галерею похожих лиц.
