– Да так, – пожал могучими плечами Михайлин. – Просто никогда не видел, чтобы люди с такой скоростью двигались.
– Какие люди?
– Да фрицы эти, – лейтенант мотнул головой, и только тут капитан обратил внимание на часового, замершего неподалеку. Больше эсэсовцев видно не было.
– И что они?
– А то, что они от пуль уклонялись, – проговорил Михайлин, и в словах его ощущалось потрясение. – И не успели мы очухаться, а они уже рядом. Я в одного выстрелил, да не попал! Представляешь, командир?
– Ничего себе! – сочувственно покачал головой Петр. Чтобы Михайлин промахнулся – такие случаи за войну можно было пересчитать по пальцам одной руки.
– И треснул он меня так, что я на ногах не устоял, – тон Михайлина сделался печальным. – Старею, видать!
Как кулачный боец, лейтенант не имел равных в дивизии, и повалить его смог бы только настоящий силач.
Донеслась немецкая речь, и перед пленными появились трое офицеров. Выглядели они до странности одинаковыми, словно братья. Светлые холодные глаза и неподвижные, точно замороженные, лица. Окантовка фуражек, к удивлению разведчиков, оказалась темно-зеленой, как в кадровых офицерских частях, которые были расформированы еще в сорок втором. Опознавательных знаков, говорящих о принадлежности к части, на форме не было вовсе, а сами мундиры были новенькими, только со склада.
Некоторое время офицеры без особого интереса разглядывали пленников, затем старший, с тремя звездами и двумя полосами на петлице, [9] сказал:
– Что же, арманы [10] хотели узнать о русских. Теперь у них есть, у кого спросить.
Двое младших офицеров скупо улыбнулись. Подбежал солдат и вскинул руку в нацистском приветствии:
– Машина будет через полчаса, герр оберштурм-фюрер!
– Хорошо, – кивнул тот. – Вы пока свободны. А вы, Генрих, – он повернулся к соседу, – выдайте пленным лопаты, пусть захоронят своих мертвых. Нечего оставлять падаль.
– Яволь, – склонил голову Генрих.
Двое офицеров ушли, третий принялся отдавать приказы. Вскоре из-за машины появился десяток автоматчиков. Под дулами МП-43 пленным развязали руки и выдали короткие саперные лопаты.
Генрих, со знаками отличия унтерштурмфюрера, [11] принялся жестами объяснять пленным, что им надо делать. До выразительности южных народов, способных обходиться вообще без слов, ему было далеко.
– Не трудитесь, – прервал мучения немецкого офицера Петр. – Я понял, чего вы хотите.
– О, вы знаете немецкий? – Генрих посмотрел на русского с удивлением, словно на говорящую обезьяну. – Это хорошо. Тогда за работу.
