Художественная дидактика Кольера, как и разоблачение им нормативных шаблонов, – явление особого свойства. Он порой завершает свои микропритчи, извлекая «мораль» и преподнося ее читателю, можно сказать, на блюдечке: «Девушки, легкомысленно отказывающиеся от низкорослых голубоглазых мужчин, рискуют остаться при собственном интересе» («На полпути в ад»). Верить ему в таких случаях не рекомендуется – он явно пародирует облегченное душеспасительное чтиво. Речь в этом рассказе идет вовсе не об уроке девушкам, а о несостоятельности самоубийства как выхода из жизненных трудностей вообще и о глупости самоубийства на почве неразделенной любви в частности. Банальная вроде бы самоочевидность, прописная истина, но истина истине рознь. К прописям, выработанным человечеством за века социального и нравственного взросления, писатель относился с полным уважением и доверием – в отличие от истин мнимых, продиктованных нормативной моралью стяжательства и эгоизма и освященных образом жизни двух стран, которые Кольер хорошо знал и где, за редким исключением, разворачивается действие его произведений, – Великобритании и США.
Героиня маленького романа Мюриэл Спарк «Умышленная задержка» (1981) вспоминает, как в детстве ее заставляли для улучшения навыков чистописания переписывать сентенции типа «Честность – Лучшая Политика» и «Не все то Золото, что Блестит»: «Приходится признать, что сии наставления, над которыми я тогда не задумывалась по своему детскому легкомыслию, но в которых усердно украшала завитушками прописные буквы, оказались, к моему удивлению, совершенно истинными. Им, может быть, недостает великолепия Десяти Заповедей, зато они ближе к существу дела».
Об истинности этих наставлений (как, впрочем, и библейских заповедей во главе с первейшей из них – «Не убий») и о ложности софизмов, которыми их подменяют, собственно, и писал Кольер, поскольку во всех его произведениях толкуется о неотвратимом, пусть принимающем фантастические, если не сказочные, формы воздаяния за отступление от истин и слепое следование мнимостям. При этом трудно не заметить, что забвение общечеловеческих нравственных норм, как правило, сопровождается у его персонажей истовой, подчас до одурения, преданностью социальным фикциям и догмам, возводимым в абсолют, как в рассказах «Без посредства Голсуорси» и «Каната хватает», главные действующие лица которых прекрасно сочетают моральное бесстыдство с нежно лелеемым комплексом британского «офицера и джентльмена» и «сахиба» на службе в колониях.
