– Туризму?
– Компании путешественников приезжают осматривать наши… ваши достопримечательности. Боюсь, они поддерживают экономику на плаву, но ожидать их в зимние месяцы вряд ли стоит. Однако, смею сказать, мы, возможно, увидим первую великолепную бабочку весны примерно через месяц. Всегда некоторые появляются раньше.
Я далеко не сразу поняла, что «весенними бабочками» он называет туристов, этих чудаков-путешественников, которые хотят «посмотреть мир», по их выражению. Наиболее обычный путь – через Пелопоннес в Афины, потом назад в Коринф и через залив на нашем пароме. Вот так – и почти за месяц до весеннего солнцестояния – я впервые в жизни увидела римлянина. Небольшая толпа дельфийцев, казалось, следовала очень медленно за совсем уж небольшой группой мужчин. Ионид удерживал меня на месте, пока они не миновали нас, и прошептал мне на ухо слово «римлянин». Римлянин выглядел очень мирным и ничуть не угрожающе. На нем было очень сложное одеяние из белого полотна с пурпурной каймой по краю. На шее он не носил никаких украшений и был чисто выбрит – ни намека на бороду, – будто юноша, хотя он, несомненно, был уже в годах. Отливающие железом седые волосы были коротко подстрижены. Единственное украшение – золотой перстень-печатка у него на пальце. Дельфийский жрец Зевса что-то очень медленно говорил ему на незнакомом языке.
– Латынь, – сказал Ионид. – Язык с избытком грамматики и без литературы.
– А говорить по-гречески он умеет?
– Среди них только высокообразованные знают греческий. А Метелл далеко не образован. И, как ты видела, у него на губах играет улыбка. И она не сойдет с них, пока он не уедет из Греции. Они, римляне, восхищаются плодами нашего искусства и ремесел, но к нам, к нам самим, относятся с презрением. Это парадокс, который не перестает раздражать меня. Как ты видела, он улыбался людям вокруг. Для того лишь, чтобы скрыть свое презрение. Они сильны, только и всего. Меня, как кошмар, преследует мысль, что они завоюют мир. Некоторая толика коррупции необходима. Поскольку человеческие законы не могут быть идеальными, приходится ловчить и смотреть сквозь пальцы. А они этого не понимают. В некоторых областях мира господствует страсть к тому, что они там называют «честностью». Только народ, на нее претендующий, никогда не распространяет ее на другие народы. Евреи, например, или те же римляне. Их чиновники – или, во всяком случае, подавляющее большинство их – не дают и не берут взяток. Часто даже богач признается в суде виновным. Часто бедняк отпускается восвояси. Они не понимают, что там, где все люди берут взятки и дают их, нет ни взяточников, ни взяткодателей.
