Ефим вообще смерть чуял. Он тщательно скрывал некоторые свои способности, но близкие знали его умение снимать головные и радикулитные боли, успокаивать без психотропных средств. И все равно утвердиться в том, что вновь найденный Атаман завтра не превратится в надпись на кресте, было чертовски приятно.
— Ну, ладно, ребята. Живы будем — не помрем, — подытожил Ефим. — Пора и нашим сидельцем заняться. — И, обращаясь к Лене, добавил: — Атаман остается с тобой.
Лена открыла рот возразить, но, встретив взгляд Ефима, осеклась. В отсутствие Саши — он главный. Не может быть, чтобы Ефим не знал, что делает.
Зато Атаман был в ярости. Зачем ему это? И почему кто-то снова решает за него? Тем более теперь, когда ему надо обдумать новую жизнь?!
Они стояли с Атаманом у подъезда и курили. Точнее, только Ефим стоял, а Атаман, невзирая на протез, сидел на корточках, в экономной зековской позе. Собровцы, правда, уже новые, с изумлением за ними наблюдали.
— Чего ты там вякнул про блатных? — спросил Ефим.
— Что? — не въехал Атаман.
— Ты сказал, что налет произвели не блатные.
— Конечно, не блатные. Ничего не взяли, разбрелись по комнатам футбол смотреть. Женщину изнасиловали.
— А уголовник и птички не обидит?
— Ты меня достал уже!
— А как ты меня достал… С детства. Ты думаешь, я забыл, как полдня босиком лагерь смешил?
Теперь улыбнулся Атаман. Как давно это было…
— Но если не блатные, то кто? — Ефима Атаманова реплика сильно волновала.
— А мало, что ли, их? Менты бывшие. Кагэбэшники. А может, и не бывшие.
— С серийными убийствами?
— Кто из нас на воле был? — усмехнулся Атаман. — Ты или я? Газет совсем не читаешь? То одни мочат других, то наоборот. Но приходили спецы.
— Крутые спецы. Мой бухгалтер Сашка всех уложил.
— На безрыбье и раком встанешь. Все бывает, Ефим.
— Ладно. Ты меня расстраиваешь. Не хотелось бы связываться с государевыми людьми.
— Да у вас сейчас все государевы. И государей до черта.
— Ты стал стратегом. Вот что. Будешь работать на меня, — объявил Ефим.
— С какого рожна?
— Потому что так я сказал.
— Не много на себя берешь?
— Нормально.
— А если откажусь?
— Не откажешься.
— С чего ты такой уверенный? — взвился Атаман. Он даже на ноги очень ловко поднялся. Собровцы не могли слышать разговор, но напряглись.
— С того, дружочек, — он всегда его в лагере так называл: одновременно и с издевкой, и с симпатией, что злило и притягивало пацана безмерно, — что в этом подлунном мире ты, кроме меня, похоже, абсолютно никому не нужен.
