Семенов хлопает деда по плечу:
— Теперь нет людей самих по себе… Или с нами или с врагом… Вот как, старина.
Разговор умолкает, дед задумывается, поглядывает через узкое окошко на горы…
С рассветом мы уходим. Беспокойно что-то у меня на душе.
— Ты подумай, Федор Данилович, — говорит Семенов на прощанье хозяину. — Твоя дорога в партизаны, а не хочешь — иди в Ялту, нам не мешай.
Старик молчит, сутулится, потом машет рукой:
— Горыть у мэнэ душа, ой, горыть… А тут шэ дочка пишла в город и як на той свит провалылась.
Вскоре мы уже были среди ялтинцев, на каждом шагу встречал знакомые лица. Вот Николай Николаевич Тамарлы, успевший сменить капитанскую форму на добротный полушубок и ушанку.
Тамарлы всегда аккуратен. Даже здесь, в крохотной землянке, он вычерчивал схему охраны отряда, пользуясь линейкой, точно и без помарок.
— Привык старина к бумажкам, нигде с ними не расстается, — подзадоривал Николая Николаевича командир отряда Дмитрий Мошкарин.
— Ты, Мошкарин, обстановки не понимаешь. В современной, даже партизанской, борьбе без бумажек далеко не пойдешь, разумеется, без нужных. Старый багаж — хорошая вещь, но если не понимаешь нового, то он только мешает общему делу, — ответил Тамарлы спокойно, но не без задней мысли.
— Чем недоволен, старик? — спросил я.
— Понимаешь, — почесал бороду Тамарлы, — разбросали мы своих партизан по Южному берегу, а для чего — не пойму.
— Как для чего? Они будут на врага нападать отдельными боевыми группами, их будет труднее обнаружить, — видимо, продолжая начатый до меня разговор, ответил Мошкарин. — Не плохо было бы и остальных разбить на такие же группы.
Я прислушался, начал расспрашивать. План дробления отряда мне не понравился, он таил в себе опасность.
— Тут что-то не так, — пришлось вмешаться мне. — А как же группы будут врага бить? А влияние командиров, коммунистов? Так ведь можно и дисциплину забыть, и отряд рассеять.
— Правильно, вот и я об этом же толкую, — оживился Тамарлы.
Я потребовал подробного доклада и, выяснив все до конца, приказал немедленно все группы вернуть в отряд. Мошкарин с неохотой подчинился.
На следующее утро из Ялты вернулись разведчики Серебряков и Химич, смелые ялтинские комсомольцы.
Они с болью рассказывали о Ялте. Тяжело отозвалось в сердцах сообщение о зверском режиме, установленном гитлеровцами в городе. Ведь многие партизаны в Ялте родились, учились, жили, работали; у многих там были семьи.
Начавшаяся непогода, снежные бураны помешали партизанам немедленно развернуть боевые действия. Разыгралась такая метель, что двое разведчиков, посланные на метеостанцию, погибли и их трупы были обнаружены только на третий день. Все тревожились о группах. Где люди, что с ними? Начал беспокоиться и Мошкарин.
