- Я знаю... - Мать подняла на него глаза. На лице ее была скорбь.
- Ч-чего знаешь? - недоверчиво спросил Иван.
- Карла Иваныч уж распорядился, чтоб семью нашу от работ освободили. Днями обещался бумагу дать...
Молодой человек пораженно смотрел на мать, не в силах произнести ни слова. Наконец пробормотал:
- Значит... значит...
- Ради тебя она, ради тебя... - со слезами в голосе говорила мать, обняв Ивана.
- Кто она? - все еще недоумевал он.
Женщина еле слышно прошептала:
- Аннушка...
Управитель уже садился в свою бричку после осмотра доменного цеха, когда на усыпанную шлаком площадку влетел всадник. Подняв облако пыли, он остановился возле экипажа. Брови Фогеля полезли вверх.
- Ты?! - Он обеспокоенно оглянулся, словно боялся, что кто-то может подслушать.
Увидев Тихона с уставщиками, скривился и негромко сказал:
- Поедем отсюда. - И тронул лошадей. Иван пристроился рядом.
Поднялись на плотину.
- Ну и?.. - Немец избегал прямого вопроса о Золотой Бабе.
- Ну и добыл я статуй - уворовал с капища их поганского.
Фогель выронил из рук вожжи.
- Золото?!
- А что же еще? С места кое-как сдвинешь. Тяжеленный болван вот-вот, гляди, в землю уйдет.
- А велика ли? - Губы управителя побелели, он не замечал, что лошади давно встали посреди плотины.
- С ребятенка десятилетнего будет...
- Так где же она? - нетерпеливо сказал Фогель.
- Как уговорились - в лесу схоронил в приметном месте.
- Тогда...
- Не знаю только, господин управитель, придется ли ехать за ней. Иван запнулся. Потом сказал через силу, глядя мимо Фогеля: - У тебя, я слышал, с моей невестой другой уговор вышел. Ежели-де пойдет замуж...
- Молчать! - досадливо крикнул управитель и испуганно оглянулся.
- А чего мне? - как можно беспечнее отозвался Иван. - Я от людей не таю ничего.
Лицо немца как-то сразу посерело. Казалось, он стал меньше, вдавившись в кожаные подушки сиденья. И только напряженный блеск глаз свидетельствовал о том, что творится в его душе.
- Откажись от Анютки, господин управитель, - негромко сказал Иван. Неровня она тебе... Что ей за старого-то идти...
Ответа не было, и тогда, возвысив голос, кержак резко подался к Фогелю, так, что лошадь под ним испуганно вдрогнула всем телом.
- Аль не нужна уж тебе Баба Золотая?!
Немец медленно обратил к нему лицо, прорезанное глубокими морщинами. Казалось, скорбные тени залегли в этих суровых складках. Даже седой парик стал выглядеть как-то траурно.
- Я буду думать... Я завтра скажу тебе...
