Адвокат задал вопросы из основного списка, узнал немногое и спросил:
— А теперь скажите, зачем вы на самом деле пришли?
— Ваше высокопреосвященство, если хотите знать, я считаю, он не был святым, этот Камбьяти.
— Почему же вы так считаете?
— Дед рассказывал, что часто видел, как любезный падре вечерами выпивал в таверне со своими дружками.
— Дружки, говорите?
— Скрипичный мастер и помощник священника. Кажется, его звали Омеро.
— Вам известно, выпивал ли кандидат сверх меры или творил что-то дурное, будучи пьяным?
— Дед не говорил. Но водить компанию с развратником Омеро уже грех. Этот человечишка был творением дьявола. Говорят, он щупал в церкви мою бабку, когда та ждала исповедника. Мой дед, узнав об этом, пошел в дом священника, чтобы отомстить. Но Камбьяти умел заговаривать зубы и переубедил его. Думаю, он также изрядно заплатил деду серебром, чтобы отвести его нож от глотки своего помощника. Этого наглеца Омеро и в городских борделях отлично знали.
— А как это дошло до вашего дедушки?
— Не знаю.
— Понятно.
Падре Бодини замолчал, боясь, что его важным новостям не верят. Писарь Анджело замер в ожидании, отчего тишина стала глубже. Его перо зависло над пергаментом.
Адвокат дьявола понимал, что должен как-то спасти положение. Он хотел, чтобы Аттилио говорил. Аркенти знал, что должен выжать каждую подробность из памяти опрашиваемых, если хочет приподнять завесу, которую люди обычно опускают над жизнью и деяниями своих предков. Он знал, что иногда собеседники говорят с ним совсем иначе, чем говорили бы с друзьями и соседями. Ведь он священник из Рима, иезуит, адвокат на службе у Папы, чужак. Аркенти решил, что можно в качестве наживки сменить тему.
— Вы видели актеров на площади в прошлую субботу?
— Да. Скверное зрелище. Актеры хуже ослов или свиней. Такая грязь и безнравственность прямо у дверей собора. Позор! Актеров нужно запретить.
— Хм. — Монсеньор Аркенти снова сменил направление беседы, изображая неосведомленность. — Вы ведь пишете фрески, верно? Я слышал, вы работаете в церкви Святого Сигизмунда.
— Пишу там фреску. Вам знакома эта церковь?
— Да, конечно. Внутри я не был, но мимо проходил. Что же за сцену вы пишете?
— Страшный суд.
— Откровение Иоанна Богослова?
— Да. Проклятых я изобразил с лицами наших горожан, их рты разинуты от изумления. Они еще не знают, что им суждены муки адовы, но знают — грядет нечто ужасное. Чувствуют, что ветер дует в их сторону.
— Изобразить такую сцену в самом деле непросто.
