— Это я понимаю. Философский камень — средство исцеления болезней, продления жизни, приводящее к духовному возрождению. Золото — просто побочный продукт.
— Философский камень может превратить смерть в жизнь. Так и есть. Я сам видел. Но даже это слишком ограниченный взгляд. Прости, но ты мыслишь слишком узко. Эликсир безнравственности, ал-ликсир, как называют его арабы, имеет силу куда большую.
Он помолчал, глядя туда, где небо сходится с землей. День выдался безоблачный, ясный и тихий.
— Истинный алхимик преобразует нечто иное, как свое сердце. Послушайте, святой отец, если смотреть на все в целом, если осознать, по-настоящему увидеть и осознать состояние человечества, разве мы уже не пришли к бессмертию? Человечество разыгрывает эту трагикомедию, эту мистерию без начала и конца, она длится и длится. Великий круг рождения, смерти и последующего рождения непрерывен.
Фабрицио все еще думал о герцогине.
— Если то, что ты говоришь, правда… значит, брачные отношения своего рода причастие.
— Конечно — поскольку позволяет продолжаться пьесе, что мы зовем жизнью.
— Значит, красота и очарование — своего рода Божий дар.
— И это верно. В нынешнем состоянии человечества акт совокупления становится подобен змею Уроборосу, кусающему себя за хвост. Мы говорим «кусает свой хвост», но на самом деле имеем в виду, что Уроборос совокупляется сам с собою.
Фабрицио заметил, что воздух пахнет жимолостью.
— Не терзайтесь из-за той женщины, отец мой. Она счастлива. — Родольфо зевнул. — А теперь я буду спать.
Фабрицио спросил у Родольфо, в какой стороне Кремона. Тот показал. Когда священник собрался уходить, Родольфо сказал:
— Время пришло. Этот век достиг расцвета, теперь время повернет вспять. Понимаете? Вы это знаете, и я знаю. Вот и все.
Священник кивнул и поспешил обратно в город.
Вскоре Фабрицио стоял перед картиной во дворе монастыря Святой Лючии. Он размышлял о портрете герцогини-Агаты. Он осознал истину, и сердце снова застучало в груди. Она — женщина. В ней идеально сочетается небесное и земное, эта жизнь и следующая, вот в чем ее исступление.
Через три недели, когда трое друзей будут выпивать в таверне, Омеро спросит Дона Фабрицио:
— Хозяин, вы готовитесь создать культ желания? Вы же священник.
— Позволь мне присоединиться первым, — вмешался Никколо.
