– Чаплин? – заорала Саманта, вперив в меня безумный взор. – Чаплин? Ты поставил его рядом с Китоном? Да как ты посмел! – С этими словами Саманта соскочила с табурета и, оторвав Клару от Эша, умчалась прочь вместе с ней. Эш остался стоять среди танцующих, глядя на меня с разинутым ртом.
Затем он подошел к бару.
– Черт возьми, Чарли, у меня с ней все шло, как по маслу. Что ты сказал?
Реакция Саманты меня ошеломила. Хорошо еще, что я не успел сказать ей о своей любви к Гарольду Ллойду,[20] а то она, вероятно, стала бы преследовать меня в судебном порядке.
– Не уверен, что ты поймешь. Сначала был Бастер Китон, потом Чарли Чаплин, и вдруг все стало из рук вон плохо.
Эш был недоволен, что киноэкран встал между ним и его новой победой.
– О'кей, Чарли, сегодня вечером развлекайся сам.
Он тоже удалился с рассерженным видом, и это последнее, что я помню. Дальше все покрыл туман.
Внезапно занавески энергично раздернули, и в комнату хлынул свет. Я издал тяжелый стон и услышал, как Ханна презрительно фыркнула. Голова у меня болела, особенно слева.
– Вставай, ленивый придурок.
– И тебе доброго утра, – пробурчал я.
– Если ты ожидаешь хоть капли сочувствия, то можешь отдохнуть от этой мысли.
Я попытался осторожно поднять веки, но это оказалось мне не под силу, и я осторожно прикрыл глаза.
– А что? Мне требуется сочувствие?
– Ты же не станешь отрицать, что вчера вечером вел себя как законченный кретин.
В моем нынешнем состоянии трудно было что-либо отрицать или подтверждать. Однако я опасался худшего. Возможно, мой разум оказывает мне услугу, покрыв мраком остаток вечера. Я неуверенно сел, все еще не открывая глаз.
– Не сомневаюсь, что ты права, но не могла бы ты просветить меня насчет того, в чем именно проявился мой кретинизм?
Я почувствовал, как Ханна села рядом.
– Значит, ты не помнишь ту женщину, которая вылила на тебя свой стакан? И драку? И что ты сказал Йану Макферсону? – Интересно, а он-то что там делал, подумал я.
– Отвечаю на все вопросы: нет, нет и нет. – Тут в памяти моей что-то забрезжило. – О, погоди! Там была какая-то женщина.
Ханна похлопала меня по коленке, подбадривая.
– Правильно, возле бара. Возле которого ты провел слишком много времени, следовало бы мне добавить.
– И я выдал какую-то исключительно смешную шутку, над которой она не смеялась. Верно?
– В общем-то да, – ответила Ханна, и по ее тону я понял, что она начинает смягчаться. – Ты без умолку трещал о Гручо Марксе и Бастере Китоне, причем не особенно вразумительно. А потом вспомнил ту дурацкую шутку Гручо Маркса – ты твердил, как попугай, что твой папа всегда ее рассказывает, – и поплелся искать, на ком бы ее испробовать. Это плохо закончилось.
