Значит, кранты. Под замок хотят, не шутя и надолго. Чужой шкуры не жалко для общего блага. Любого прохожего можно забагрить, когда есть цель. Но что за польза меня трогать? Кто-то должен баранку вертеть. Кто будет гайки подтягивать, план давать? Эти, в кителях? Они наработают…
А если не трепыхаться? С какой печали у меня мандраж? Прошлые дела илом покрылись. Срок давности вышел – зачем шерстить? Наши разборки, тумаки, свернутые челюсти – это игруньки для здешних чинов. Тут контора солидная. У них мертвяк в наличии, списать надо, вот и хватают, кто под рукой. Может, мы с Павлычем по виду – пентюхи, только на вид полагаться не стоит. Мы из другого фильма. Пузыри пускать не собираемся.
А следователь опять талдычит про труп: мол, чья задумка, кто помогал или целиком на себя беру, в герои лезу.
Говорит:
– Ты, Федор Степанович, уже лысый, а соображаешь скачками: раз – правильно, два раза – нет. Вокруг реальность, не будь в облаках. Тут в папке каждый твой чих, от и до. Не скроешь. Мы не шахтеры, но и под землей отыщем. Профессия требует…
Сыпет он слова без умолку, а я, как струна, не дышу, не моргаю, одни уши работают. Стерегу его на промашке, авось услышу намек мизерный, хоть какую зацепку, чей труп за мной числится.
Однако темнит, падла. Шпарит лекцию про кладбище и прочие прелести. Пытаюсь вникнуть – к чему это? – но никакого просвета. Он на меня палец держит пистолетом:
– Ты отдаешь себе отчет, что труп трупу рознь. Есть рядовой покойник, к примеру, как ты. А есть – со значением. Тебя хоронят на одном кладбище, его – на другом. Ты ему не чета… И оскорблять личность такого ранга не позволено. Карается законом, червонец строгого режима. Это знает каждый, даже не шибко грамотный…
От этой мути у меня вдруг горло раскрылось, взвился:
– О трупе без понятия! Клянусь, никого не убивал! Курицу зарезать не могу…
Следователь брови поднял:
– А про убийство пока разговора не было.
Опа-на… Это же надо…
Стою, долбанутый. В башке переполох, не знаю, радоваться или выть от злости, ведь усек слово «пока».
А он, горыныч, по фотке моей что-то заметил, сразу поскучнел:
– Ты, Федор Степанович, не финти, будто не в курсе. Разуй глаза. Читай!
И повернул плакат лицом ко мне.
Прочел. Чуть не заржал. В секунду раскусил, из-за чего вся свистопляска.
Смех душит, но поостерегся, начальство примет за издевку.
Растолковал, как мог, про лозунг:
– Клей, – говорю, – у нас паршивый. Без качества. Одно название что клей…
