Мужик удивился:
– Больно…
Я тоже добавил, за компанию, снял напряжение.
Зашвырнули его в кювет, снежком припорошили, даже шапку нахлобучили, абы не померз. И айда домой, в город.
Кто знает, очухался он или передумал? Большой вопрос. А валялся бы поперек дороги… Тогда вообще… размажут по асфальту, помет бы один остался. Выходит, мы его спасли – благодарность полагается, а не протоколы.
Правда, слегка накостыляли, без особого ущерба, но свидетелей не было. Следы протекторов поземок задул. А мужик ничего запомнить не мог, был заправлен самогоном доверху, в глотке булькало. При таком раскладе ментам остается локти себе грызть, если ниже не достают.
…Наутро и тюрьма смотрится иначе: потолок вроде выше, и чай не жидкий, пирожок еще теплый, и вчерашние страхи не так чтобы очень… Даже следователь, непонятно с чего, приветлив, в добром настрое. О завтраке разговорился: пирожки с капустой он лично заказал, не уважает с ливером.
Я, конечно, подыграл: с капустой самый смак! В ливере мясо не ночевало. Зато капуста – первый продукт рабочему человеку: пироги с ней, родимой, – вкуснятина, язык проглотишь. А капустник со сметаной – то вообще царское блюдо, дай вторую порцию – компота не надо. Но лучшая закусь – квашенка…
Вижу, следователь слюну глотает.
– Разбираешься!
– Да нет, – говорю, – я разносолами не избалован. За так живу. На постном перебиваюсь. Холостякую.
Следователь, видать, женатик, поучает, как малолетку:
– Холостяк – он вроде холостого патрона: для испуга пукнет, а пользы ни на грош. Ни себе, ни государству. В армии служил?
– Во флоте, – говорю, – пять лет.
– Где именно?
– В Черноморском. К Одессе приписан.
– Ну, ясно… Одесса-мама…
Чего ему так пояснело, губошлепу? У меня, куда ни ступи, везде мочага, топь, а ему – «ясно»… Одесса… Помню, в парке Шевченко, возле парашютной вышки, одного сухопутного отметелили. Матерый жлобина. Размером как Тикан. Поначалу его перевес был, раскидал нас, словно фишки. Мы, конечно, гонорóвые морячки, клеша не опозорили. Я на спину ему прыгнул, за горло давил. Впятером повалили, давай пыль из него вышибать. Он голову руками прятал, но наши башмаки с подковками…
Когда дружинники засвистели, мы – врассыпную, а он – не дергался, ничком лежал.
Понятно, первогодки были, неучи. Со временем обзавелись, кто кастетом, кто простой свинчаткой. И бляхой можно так припаять, никакой медик не исправит.
Такие неприглядные картинки мельтешат в памяти, только беспокоят организм. Оно понятно: веселая жизнь короче заячьего хвоста. Неужели про тот случай, в парке, раскопали? Это же сколько лет прошло… Петляй не петляй, попадешь в калюжу…
