И открыты, не то что душа.
Серый сумрак развешан по стенам,
И заметны полоски огня.
Там, где тело бежало по венам,
Нету больше на свете меня.
А на коже – подтеки сиропа.
А на шее – затекший рубец.
То, что выжил ты после потопа, —
В самом деле, большой молодец.
Видишь, люди мелькают повсюду.
Слышишь музыку в форме рулад.
Как же нежно привязан ты к блюду,
Погруженный по шею в салат.
7 июля 2004
* * *
Вот и дрогнуло правое веко,
Вот рука потянулась к руке.
И набросана присказка века
В самом первом черновике.
Зло и вера неразличимы.
И в добре не живет благодать.
И разгадку убогую – чьи мы —
Никогда никому не узнать.
И, увы, неразгаданно тоже,
Что за Стиксом бытует еси.
Знает это всеведущий Боже,
Но не скажет – проси не проси.
Лишь вздохнет на пустые вопросы.
Улыбнется всевидящий дух.
При мерцанье во тьме папиросы
Двух сидящих у моря старух.
7 июля 2004
* * *
Не пиши усталые слова,
Не рисуй непрожитое лето.
Ты опять и в этом не права,
Оставляя выдох без ответа.
Воздух нем, и тишина мертва.
Замер звук, тяжел и неподвижен.
Катится со стуком голова.
Тайный смысл разгадан и унижен.
Что тебе в оттенке естества.
Все на все похоже без остатка.
Подошед к нездешнему едва,
Вспыхнула открытая тетрадка.
И сумно, и гулко, и светло
Я к тебе стремим и неизбежен.
Треснуло нагретое стекло.
Звук очнулся, выносимо нежен.
12 июля 2004
* * *
Врагу не пожелаю этот дар —
Искать любви у камня и железа.
Слепая страсть – невыгодный товар.
Но этот нож полезен для надреза —
Копилки снов, аорты бытия
И горла, продолжения рассудка.
Вот почему на свете ты и я
Так связаны канатом промежутка
Всей нашей прошлой памятью не зла
И будущей, ушедшей в поколенья.
Меня всю жизнь манила и везла
Твоя душа – и сучья, и оленья.
И эта дрожь рассудку вопреки.
