Праздный дневник | страница 42



И чем мне молиться стало.
Те аисты плавно плыли
В лунной серебряной дáли,
Тогда мы еще не были,
И оба не быть перестали.
17 февраля 1985
* * *
Грех говорить, но не хочется жить,
Нищим ходить и на почте служить.
В юности было легко не иметь
То, что потом начинает звенеть
В бронзе, кармане, курсисткой больной,
Целой страной и цыганской струной.
В зрелые годы мириться легко,
Что не всегда на столе молоко.
Тонкие книжки калеченых строк,
Рыночный, бедный, сиротский итог.
Ну а теперь, когда скрипнула дверь
Первых утрат и великих потерь?
Что же, когда собираться пора?
Снова нора или вон со двора?
Снова с начала, по ложке, шажком?
Снова молчком да тишком, шепотком?
Снова, дурак! И пока не умрешь —
Если ты чашу с водою несешь.
Чашу? В пустыне? Один? По песку?
Чашу! Один! Повезло дураку.
Где-то за тем или этим холмом —
Старая песня – засыпанный дом.
Плачет дитя и кого-то зовет,
Мать и отца занесло у ворот.
Слышишь, дурак, этот крик в тишине,
В снежной лавине, пожаре, войне?
Плачет дитя и кого-то зовет.
Слепы глазницы. И высохший рот.
Только попробуй устать и остыть,
Волчий последыш и волчая сыть.
Погань, заморыш, ублюдок седой!..
Чашу с живою и мертвой водой…
Плачет дитя в небесах над тобой
Раненой цаплей и медной трубой.
Ну же, хороший! Последний – шажком,
Снова молчком, шепотком и ползком…
1 ноября 1985
* * *
Д. Голубкову
Ты прожил день. А мог прожить и год,
А мог прожить… Кому какое дело.
И вот лежишь, свинцом набитый рот
В чумазый пол уткнув оледенело.
Гурман, эстет, молившийся цветку,
Печальным звукам сонного органа,
Финал судьбы доверивший курку
И суд ее – присяжным балагана.
Лежи ужо, оденут на парад,
И ты в цветах предстанешь благороден,
Вперив во тьму остекленелый взгляд,
Неизлечимо миру инороден.
Лежи один, урок мне этот в масть;
Не повторю, хоть жизнь не по карману.
Брезгливо мне на грязный пол упасть,
Свою судьбу доверив балагану.
21 ноября 1985
* * *
Кому дано, с того и спросится,
И, в общем, не о чем жалеть,
Кромсает путь чересполосица,
И жизнь немытая проносится
В полунавоз и полумедь.
С утра евангелье кропается,
В обед – детант со стукачом,
И это жизнью называется,
И это вовремя карается —
Рублем и сладким калачом.
Под вечер музыка забойная,
Кино по видео к утру,
Ах, жизнь, слюнявая и знойная,
Ты служишь мне, корова дойная,
Пока я вовсе не умру.
Ну что с того, что годы вынуты,
Что прочерк в зрелости графе,
Что судьбы по свету раскинуты,
Что мы испачканы и вымыты,
Что я – на «рэ», а ты – на «фэ»,
Что чешут мысли бесполезные
Маршрутом с головы до пят.