Впрочем, стойкость поляков во многом объяснялась тем, что они захватили “в залог” оставшиеся сокровища, венцы Грозного и другое. Как можно бросить такие богатства? Грабили и частных лиц. Ворвались даже в дом Мстиславского, избив его, отобрав имеющееся продовольствие и ценности. Обобрали и епископа Арсения Елассонского и, как он писал, “отняли у русских всякий провиант, вещи — серебро, золото, одежды златотканые и шелковые”. Иван Голицын возмутился — и тут же отправился в темницу. Хотя гарнизон был уже обречен. В сентябре начался голод. Съели ворон, собак, кошек. Первыми вымерли роты Неверовского, прорвавшиеся без денег и собственных припасов. Делиться у “рыцарства” было не принято. В начале октября выпал снег, закрыв еше сохранившиеся кое-где лебеду и коренья.
И чтобы продержаться до подхода короля, полковники приказали вывести из тюрем и забить на съедение русских заключенных и пленных. Потом стали жрать своих умерших. Потом убивать друг друга. Будила писал: “Пехота сама себя съела и ела других, ловя людей… Сильный зарезывал и съедал слабого”. Сожрали гулящих девок, отиравшихся при воинстве. Потом принялись за слуг. Даже торговали в открытую человечиной. Голову продавали по 3 злотых, ступни ног — по 2. Людей хватали на улицах, заготавливая мясо впрок. Правда, русских в крепости осталось мало, одни погибли, другие бежали, третьих выгнали, как лишних едоков. Но бояр дежали в качестве заложников. И те, недосчитываясь слуг и служанок, вышедших за ворота, сидели по домам в ужасе, как бы и до них не дошла очередь. Этот кошмар довелось пережить и Михаилу Романову с матерью, инокиней Марфой, во время осады находившимся в Москве.
Поляки по-прежнему вели себя дерзко, сдаваться отказывались. Но их части быстро таяли, из 3,5 тыс. бойцов осталось 1,5 тыс. Этим воспользовались казаки и 22 октября со списком чудотворной Казанской иконы Богородицы пошли на штурм. Надежно прикрыть стены противник уже не мог, русские ворвались в Китай-город. Туда торжественно внесли икону, после чего и был установлен в этот день православный праздник. А поляки, стиснутые в Кремле, наконец-то согласились на переговоры. Сперва, впрочем, еще хорохорились, выпустив только “лишних” — жен и детей бояр (опять же предварительно обобрав их). Их Пожарский лично взял под покровительство и проводил в свой лагерь. Потом отпустили самих бояр. Но Струсю уже стало ясно, что продлить агонию истощенный и больной гарнизон не в состоянии.
