- Может, сложил, а может, фашистов колотит, - успокаивающе проговорил Смугляк. - Мы побегали от фрицев, теперь пусть и они от нас побегают. Не пришлось им поглядеть Москвы-то нашей.
- Это ты верно говоришь, сынок. Не увидели они столицы нашей белокаменной. Ходил я на днях за Урочище, поглядел, сколько их понабили там! И машины, и повозки, и люди - все в одну кучу свалили, смотреть жутко. А кто виноват? Они! Не мы к ним лезли, а хрицы к нам в дом вломились. Вот и получили по заслугам. А о Загорском ты, случайно, не слышал? Оно недалеко отсюда?
- Нет, дедуня.
- Там картина еще страшнее, - покачал головой старик. - Наши хвашистов так накрыли, что они даже склад целехонький оставили. А за Ивановкой кладбище их какое? Всю березовую рощу на кресты вырубили. Хотел было и я на Загорском складе шинелишку хрицевскую взять, да раздумал: противно смотреть на их рясы зеленые. Пока в зипуне похожу, а там видно будет. Весна ведь уже.
- А где вы сейчас живете? - спросил Смугляк, оглядываясь кругом, где чернело только одно пепелище. - Что-то жилья не видно?
- А мы в землянке живем, сынок, - показал старик на желтый холмик у самого обгорелого дерева. - Солдатики помогли мне соорудить ее. Теплая. Живем с внучкой. Это дочь моего сына, о котором я говорил. Матери-то нет у нее, еще перед войной скончалась. Выросла Аннушка с дедом. Сегодня вот надумали картошки испечь, для этого и печку накаливаем. А в чугунке картошка варится. В военное время сухарь да вода - барская еда.
- Все-таки сухари есть? - поинтересовался Смугляк.
- Нет, сынок. Сухарей-то вот и не хватает нам. При отступлении хрицы все под метелку у людей забирали, а я ухитрился спрятать три меры пшена да яму картошки в огороде. Жить и без муки можно, только бы вы уцелели, к семьям вернулись.
Подошла Аннушка, сказала, что картошка уже сварилась. Старик поднялся, слил из чугуна воду и поставил его на пенек перед Смугляком, прикрыв квадратным обрезком железа.
- Давай, сынок, и ты картошки нашей отведай.
- Спасибо, дедуня, я еще не хочу есть.
- Спасибо скажешь потом, когда поешь.
Михаил не мог отказаться от приглашения. Короткая и бесхитростная беседа как-то породнила его с дедом Аннушки. "Крепкий старик! - подумал гвардии младший лейтенант. - Ни угла своего, ни хлеба, а он стоит, как вековой чудо-кедр. Врос корнями в родную землю - не вырвешь. Невзгоды пригнули старика, но не сломали души его. Вот она, Русь, могучая и непоборимая!" Смугляк развязал мешок, вынул из него кусок сала и коричневый кирпич хлеба, положил возле чугуна.
