— … состояние очень тяжелое, крепитесь. Мы делаем все, что можем, — фальшивое, профессиональное сострадание. Врач.
Фоном голосу — плач, потом мужское, успокаивающее бурчание. Кажется это мама и папа.
«Где я?».
Максим попробовал пошевелиться, но у него ничего не вышло. Перед глазами стояла разноцветная тьма, вспыхивающая пятнышками красного и зеленого цвета. Поднять веки тоже не получилось.
Потом голоса ушли, оставив ватный, глухой покой.
* * *
Приснилась лужайка, залитая солнечным светом. Просто лужайка и хвойный лес вокруг. Ощущение радости нахлынуло, как волна, растворяя. Мальчик сел прямо в траву, потом растянулся, словно на самой мягкой перине и счастливо улыбнулся.
На нос забрался муравей, потоптался в нерешительности на кончике и деловито потопал по переносице прямо на лоб. Стало щекотно и Максим засмеялся.
Недалеко точно была речка — слышался шум воды, тянуло свежестью. Долго искать ее не пришлось. Песчаный, совершенно пустой пляжик, прозрачная вода с удивленными вторжением рыбками, солнце, посыпавшее блестками маленькие волны.
Возле самой воды обнаружилась аккуратная пирамидка из гальки. Такой плоской, похожей на маленькие тарелочки. Как будто специально созданной для того, чтобы запускать в водную гладь и считать количество плюхов.
Когда наступил вечер, а пирамидка превратилась просто в маленькую кучку, сон закончился, оставив после себя отпечаток спокойного, простого счастья, по которому потом, когда станешь взрослым, а потом и старым, так часто будешь скучать.
— Хм, неплохо. Довольно чисто сработано. У паренька есть потенциал. Как вы думаете?
— Надо будет немного поработать над ситуациями, протестировать на стресс. А так мальчик вполне готов для ролей второго плана.
* * *
В мутном свете, ослабленном грязными окнами, были видны разбросанные по полу игрушки, старые и большей частью своей сломанные. Перед Максимом лежал лист бумаги и маленький, многоцветный карандаш из мягкого, резиноподобного материала. Он провел одну линию, прямо по центру листа, поперек нее еще одну. Полюбовался на полученное изображение.
Какие-то руки, с жесткими ладонями, повернули его лицо чуть в сторону. Заскорузлый носовой платок царапнул по лицу.
— Опять измазался. Господи, ну нельзя же все время слюни пускать. Так захлебнешься однажды и не заметишь.
Вместо слов Макс слышал лишь тяжелый, как раскат грома, далекий голос. Он говорил что-то, совершенно непонятное и неинтересное. Гораздо интереснее было смотреть на листик бумаги. А что если прочертить еще одну полосу?
